Он убивает нечестных.
– Бессовестных… – пробормотал Говинд. – Желтый чует запах совести?
Я подружился с Чжангом. Это был славный малый лет пятидесяти, он стыдливо выспрашивал меня о литературе в Чужом Времени, о религиях других народов, но особенно его интересовали женщины – точнее, чухчи. У даньчжинов есть такое понятие – чухча, то есть грубое, властное, сильное, толстое, капризное, глупое, мстительное существо женского пола. Насколько помнил Чжанг, чухчи всегда волновали кровь настоящих мужчин, из-за них нередко вспыхивали драки, особенно в весеннюю пору. И вообще, сказал он, все даньчжинские женщины – чухчи.
– Но ты, друг, совсем забыл, что это такое? – спросил я в мягкой форме, чтобы не ранить его надорванную душу. – И не все женщины толстые и глупые. Например, Чхина, ваша бывшая живая богиня. Я лично знаком с ней.
Он хмыкнул.
– Чхина… как же, знаю. Ты ждешь, когда она опять придет на стену говорить с тобой через отдушину?
– Если ты знаешь, то и все знают?
– Я еще никому не сказал, что я знаю.
– Но в таком случае, почему она больше не приходит? Я ждал ее каждую ночь. Я слышал в отдушину плеск вод и тяжелые шаги охранников – несмотря на непогоду, они теперь дежурили на стенах постоянно.
– Очень хорошо, что больше не приходит, – сказал глубокомысленно Чжанг. – Чхину я помню. Она была совсем маленькая, когда пробили Большую Отдушину и сюда привели ее и других маленьких девочек.
Он снял с гвоздя связку ключей и повел меня в самую глубокую штольню, которую не прочищали уже много лет.
Мне было известно, что будущих живых богинь испытывали на прочность духа болью и страхом, но когда я увидел низкое мрачное помещение, заставленное скелетами людей и животных, «свежерассеченными» телами, отрубленными головами… мне стало нехорошо.
Мы сдули с них пыль, и они стали очень натуральными, все эти головы и скелеты, а ведь муляжи. Особенно жуткой была рука обезьяны с раздробленными костями, и в морщинистой окровавленной ладошке – человеческий глаз, как волдырь.
– Эта рука медленно приближалась к лицу малышки, а в углу начинал кто-то дышать… – Голос Чжанга был торжественно-напряженным, он взволнованно тискал в ладонях бронзовый светильник. – А еще среди голов и тел были настоящие. Для таких испытаний специально держали преступников, которых нужно было убить…
– Несчастная девочка! – прошептал я. – А кто дышал в углу?
– Кузнечный мех. Его дергали за веревки, выведенные из Подвалов наверх.
– Пойдем отсюда, Чжанг. Зачем ты привел сюда?
– Чтобы ты все знал, Пхунг. Чтобы все правильно понял. Та девочка уже никогда не сможет стать хорошей женой или хорошим человеком.
– Почему? Она же все испытания выдержала? Поэтому…
– Если девочка в этой комнате сходит с ума, ее потом лечат. А если не сходит с ума, то сила страха уходит в глубину души. С такой сильной душой должна быть живая богиня. Ты должен бояться Чхину.
– Подожди… а три ее мужа? Они разве ничего не знали?
– Они знали. Им нужны были деньги. Они женились, забрали приданое и уехали в столицу. Сами ни за что не приедут сюда, а бывшей богине закон запрещает покидать границы монастыря, в котором ее воспитали.
– Верно, Чжанг. Они лишь письма шлют, требуют денег…
– Хорошо, что ты все понимаешь, друг. Теперь ты поступишь правильно.
– Как?
– Ты лучше знаешь как, – уклончиво ответил монах, и мы пошли, спотыкаясь, по захламленной штольне.
Мне стало понятно, что Чжанг пытается вычистить мою душу от последних чувств и желаний. Вот почему он так хитро начал разговор о чухчах! Знал, что любовь к женщине ничему не подвластна?
– Ты хочешь, чтобы я прогнал ее, когда она снова придет? Ты этого хочешь, Чжанг?
– Прогнать мало. Такая сильная чухча будет сниться даже здесь, в священном месте. Другое надо, – едва слышно закончил он.
Понятно, ему до сих пор снятся какие-то чухчи. И тут до меня дошел смысл его подсказок: он советовал убить Чхину! Чтобы я избавился от нее даже во снах! И это советует ученейший монах, которому не положено даже мух обижать! Даньчжинская душа поражала меня все новыми гранями. Значит, для борьбы с особенно сильными чувствами им разрешены крайние меры. Любые меры. Меня потрясло это открытие. Из него вытекало много других потрясающих открытий…
Я переживал затяжную «фазу отлива» и чувствовал себя больным, опущенным в апатию, как в жидкую грязь. Добрые монахи, и сами не в лучшем состоянии, лечили меня с помощью трав, массажа и внушения. Помогало, но ненадолго. Мне уже было понятно, что все мы находимся в очень длительной, если уже не постоянной «фазе отлива», упадка, заторможенности – неминуемое влияние Подвалов. И только выход в животный инсайт (изуверская терапия!) в какой-то мере поддерживал работоспособность подвальных жителей, но на самостные творческие озарения мозг был уже почти не способен.
Осмысляя свое прискорбное состояние, я, кажется, нащупал чрезвычайно важную мысль. Но на ее развитие не хватало энергии. Где почерпнуть энергию? Снова – в инсайт? Однако я уже интуитивно опасался злоупотреблять этим механизмом. Призвать на помощь опыт? Тут энергетических затрат требуется меньше, чем на создание новых идей. Может, поэтому в странах с хроническим голодом в таком почете ЛЮБОЙ ОПЫТ?
Я вспомнил те далекие времена, когда сидел в военной тюрьме по обвинению в «антигенералиссимусском мятеже». Там было плохо с вентиляцией, и мы, молодые, сильные, умные, буквально задыхались, обливаясь потом, с каждым днем теряя агрессивность и остроту мышления. Бывалые заключенные объяснили: такое делается во многих тюрьмах, чтобы унять мятежные мозги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87