Может быть, восемь? А когда они получат, что хотят, вы, я думаю, обнаружите, что они тотчас забудут обо всех джентльменских соглашениях, которые с вами заключили. Пуля в левый глаз – это текущая практика – modus d'emploi – Корпораций охраны PRCPS.
– Вы не запугаете меня, – произнес он слова, вечно используемые теми, кто очень, очень напуган.
Слепая женщина положила на стол рядом с сефирот-диском сотовый телефон.
– Позвоните ей. Луке Касиприадин. Сейчас время завтрака. Она ведь не любит рано вставать. Я не представляю, почему она каждое утро давится своей кашей, хотя в кафетерии Школы пекут чудесные круассаны. Наверное, скрашивает ее калифорнийскими цукатами. Код из Гента в Париж – 00 33 1.
– Чтоб ты пропала, стерва, проклятая перетраханная стерва!
– Можете проверить, мистер Ринг, так сказать, добро пожаловать. Вы примете наше предложение сейчас или желаете подумать?
– А что толку?
– Позвольте считать это согласием?
– Позволяю.
– Я рада, мистер Ринг. Видите ли, на ручке моего кресла есть кнопочка, мне совсем не хотелось бы ею воспользоваться. Я немного… отклонилась от истины. На самом деле мы не могли позволить вам выбрать второй вариант и отправиться в лапы янки или исламистов. Обращенная к вам сторона стола скрывает гильотину, действующую на сжатом газе – очень острую. – Она встала с места и обошла стол. Ее пальцы прошлись по его бедрам, паучьими лапками пробежали выше пупка. – Она разрубила бы вас точно надвое. – Пальцы постучали по черной джинсовой рубашке, все еще пахнущей пивом, сигаретным дымом и чужими духами. – Примерно здесь. Тук-тук.
Если бы паломничество совершал Этан Ринг, он мог бы заметить, что жизнь – тоже паломничество по замкнутому кругу из небытия в небытие. Из нулевого храма вселенской пустоты вверх по крутому подъему обстоятельств и закона Мерфи к горным вершинам самореализации, потом вниз по длинному легкому спуску, когда слабые души могут расслабиться и больше не тащить вверх неподъемную махину жизни по ухабам истории из темных морских пещер первичной праматерии, полных океанскими звуками смерти, к шестиполосным шоссейным дорогам с мчащимися по ним доисторическими бегемотами.
Странно: чем больше я пытаюсь восстановить жизнь Этана Ринга, тем меньше нахожу в нем того, что могу отыскать в себе. Благодаря милости Кобо Дайцы я теперь не вывожу абсолютных истин из частностей, как делал когда-то он сам, пытаясь найти себе оправдание. Мораль, извлеченная мною, говорит, что голова Будды так же надежно может покоиться среди звездочек двадцатичетырехскоростного велосипеда, как и в лице Кокуцо, высеченном в плоти живого дерева, и что храмы истинного, настоящего, пылающего бытия так редки и малочисленны, что мы должны всецело полагаться на мгновения просветления, мелькающие в нашей жизни.
Длинный тяжелый спуск к южному побережью Мурото. Между Западным храмом и городом Коси только четыре храма. Для размышлений о Будде зубчатой передачи было бы больше времени, не пролегай наш путь вдоль главной дороги этой провинции. Висящее прямо над головой облако сыплет мелким, настырным дождем; с грохотом несущиеся грузовики и трейлеры разбрызгивают маслянистую жижу, которая облепила нас липкой пленкой. В бангаи, устроенном на сиропозаправочной станции, из рук хозяина мы получаем сеттаи в виде горячего чая и мандаринов. Краткое благословение. И снова – противотуманные маски, ветровки; шлем на голову и вперед!
Когда мы наконец видим рельефный указатель на приземистом столбике в сторону грязной тропинки, нырнувшей в заросли ольхи и березы, он кажется нам не менее чудесным, чем явление самого святого. Счастливые, мы сворачиваем с дороги и изо всех сил давим на педали среди березняка.
Тропа хенро приводит нас к роскошному, будто потерявшемуся во времени, сельскому пейзажу. Мы проезжаем деревни с крытыми соломой домами вдоль узеньких дамб между залитыми водою чеками, где измазанные грязью роботы трудятся над урожаем высоких' гибких побегов – тростника для татами. Мас все объясняет. Глупо, конечно, но я чувствую себя героем нелепого вестерна. И хотя мой пластиковый дождевик набрасывает на меня некий флер безымянности, это ощущение приходит не из-за какой-либо перемены во мне самом, но благодаря окружающим меня декорациям. Такое всепроникающее, но и такое неуловимое, что я успеваю проехать несколько километров прежде, чем умудряюсь его определить. На каждом доме. На каждом магазине. На каждом автомобиле, роботе, биогазовой фабрике, ветряном двигателе, столбе, указателе – везде эмблема орла и молний: охраняется «Тоса Секьюрити Инкорпорейтед».
– Словно кадр из фильма Куросавы, – замечает Мас, двигаясь рядом со мной. Встревоженные, мы налегаем на педали, а слабенький дождь превращается меж тем в настоящий ливень.
Пытаясь открыть нам глаза на мир за пределами печатных гарнитур и рекламных логотипов, мандарины и властители факультета графических коммуникаций постановили, что мы должны каждую неделю посещать лекции большей частью по темам, на которых в данный момент бзик у кого-нибудь из преподавательского состава.
Из всех мне запомнился только Джейк Бирн, куратор курса, который внушал нам свою безумную/ крайне правую/ расистскую/ ксенофобствующую теорию социальной инерции. Вот ее сокращенная версия, годится хоть в Reader's Digest. Национальные признаки берут свое начало буквально в костном мозге, они такое же его свойство, как цвет – для глаз и/или волос. Отсюда следствие: японское общество агонизирует, аркологии горят, европейские и/или исламские гробокопатели процветают, почтенный торговец отбрасывает свой деловой костюм, и на свет появляется меч/ доспехи/ шлем, ожидавшие своего часа на чердаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42