У дома доктора Баллантайна нас встретила стайка прелестных детишек, красиво одетых и очень веселых. Они столпились вокруг отца так мило, что я с болью вспомнил о Луи и подумал о собственных детях, которые у меня когда-нибудь будут. К нам вышла жена – воплощенная элегантность. Как выяснилось позже, она была урожденная француженка, дочь посла. Она приветствовала меня так, будто я тоже был человеком высокого статуса, и в то же время – как если бы я был давним другом семьи.
За обедом она (а не ее муж) поведала мне романтическую историю их знакомства.
Он был судовым врачом, она – пассажиркой. На пути из Бордо в Ливерпуль она заболела – у нее появились проблемы с дыханием. Он рекомендовал ей жить в теплом сухом климате и упомянул этот порт, воды которого мы могли видеть с той веранды, где теперь сидели. Ее ответ был воспринят как слишком дерзкий всеми, кто ее знал, – кроме доктора: «Я отправлюсь туда, только если вы будете меня сопровождать!»
С тех пор как они приехали сюда, не было ни одного дня, чтобы давняя, так мучившая ее болезнь напомнила о себе.
– А теперь расскажите мне вашу историю, – попросила она тоном, которому невозможно было сопротивляться.
Мой рассказ был лишь отчасти историей «Испаньолы» и моей страшной миссии. Я хотел пощадить ее слух, избегая жестоких подробностей; но во мне зародилось еще более сильное желание – поведать ей о моих чувствах к Грейс.
Миссис Баллантайн слушала очень внимательно. Когда я закончил, она сказала мне:
– Я верю – вы добьетесь успеха, мистер Хокинс. Вы гораздо более тревожитесь о других, чем о самом себе. И, насколько я могу судить по опыту моего мужа, такое всегда приносит свои плоды.
Когда я в ту ночь укладывался спать, где-то неподалеку пела ночная птица. Меня волновал мой план, но успокаивала безопасность этого дома. Спокойствие победило, и я, впервые со времен «Испаньолы», заснул прекрасным, крепким сном. Без кошмарных сновидений.

24. И вот мы встречаемся вновь

Баллантайны подарили мне заботу, мир и покой. Моя жизнь в их доме была полной противоположностью тому, что со мной произошло. Казалось, силы мои возвращаются с необычайной стремительностью, однако я проводил дни в праздности на веранде дома или в затененных комнатах, а то и медленно прогуливаясь в саду под огромными деревьями с широкими, плотными листьями. То, как быстро я почувствовал себя поздоровевшим, казалось, противоречило тому, как медленно я на самом деле выздоравливал, – приятнейшее противоречие!
Посланцы доктора доставляли на бриг сообщения о моем состоянии. В ответ нам сообщали предполагаемую дату отплытия. Мы много раз беседовали с доктором Баллантайном о моих прежних приключениях, но более всего – о том, что я собираюсь предпринять. В этом отношении у него поначалу были серьезнейшие сомнения; он и позднее продолжал высказывать мне свои опасения, однако постепенно пришел к заключению, что ему следует оказать мне поддержку. Я думаю, он принял такое решение, тревожась за мою жизнь; но я также подозреваю, что его заинтересовал сам характер и порядок осуществления моего плана.
Что же касается имени, которое я ему назвал – имени его соседа (как я надеялся и как в действительности оказалось), то доктор по моей просьбе отправил ему записку, прося позволения нанести ему дружеский визит «вместе с гостем, прибывшим на остров»: моего имени он не упомянул. Первый ответ был отрицательным, и я почувствовал, что натолкнулся на серьезное препятствие. Мы снова обдумали ситуацию, и доктор Баллантайн послал еще одну записку, на этот раз в более убедительных и доверительных выражениях, заверяя своего соседа, что наш визит к нему может принести значительную пользу.
В тот же день пришел ответ с приглашением приехать тотчас же, и мы уселись в ландо. Ландо (франц.) – четырехместная карета с откидным верхом.


– Я ведь предупреждал вас о своих сомнениях по этому поводу, – сказал доктор.
– Как вам известно, я их вполне разделяю, – ответил я.
– Тем не менее я принимаю ваши доводы, – сказал он. – Они представляются мне весьма существенными. Хотя кое в чем не вполне безупречными.
Ландо поднималось вверх по дороге. Как ярко сияло море под массивной столовой горой, дававшей столь прекрасное укрытие этому заливу! Миссис Баллантайн описывала мне бури, какие бушуют в небе над их холмом и гаванью у его подножия. Когда я впервые оказался здесь много лет тому назад, я был слишком сонным и слишком юным, чтобы запомнить все подробно. Теперь же я сидел в ландо очень взволнованный и, как всегда бывает, когда испытываешь душевный подъем, впивал окружающий меня пейзаж с более обостренным вниманием, чем когда бы то ни было.
Вскоре дорога ухудшилась; в то же время зелень по ее сторонам выглядела так, будто за ней хоть и не очень хорошо, но ухаживают. Мы подъехали к высоким воротам, выкрашенным белой краской; их вид отличался странным сочетанием веселости и неприветливости. Подошли двое туземцев. Один держал ворота приоткрытыми, пока другой стоял и сердито на нас смотрел; оба были одеты в странное подобие ливрей.
Доктор сказал:
– Ваш хозяин нас ожидает.
Нам пришлось ждать: один из слуг ушел в дом, а другой снова закрыл перед нами ворота.
Вскоре ворота широко раскрылись, и нам было позволено въехать. Оба слуги шли перед нашим экипажем. Мы завернули за затененный густыми ветвями поворот, и перед нашими глазами предстал дом. Я видел его, когда мы ехали наверх, а теперь он восхитил меня снова – небольшой особняк с несколькими колоннами и красивым портиком. На лужайке перед домом журчал фонтан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104