А мать уже старуха. Последнее время уборщицей в школе работала. Тяжело ей одной приходится.На одной из станций его окликнули:— Вовка! Зздорово, кореш!— Рыжий!Действительно, перед ним Колька Рыжий, похудевший, с ещё более вытянутой, чем обычно, шеей.— У-угощайся, без монеты купил, — протягивает он Владимиру курицу.— Нет, спасибо.— Ккуда направляешься?— Домой, конечно.— А ппотом?— Куда же потом? На комбинате работать буду.— Ппродался, значит.Владимир вместо ответа берет его руки, сжимает в своих.— Ты свои грабки видел?Несмотря на сопротивление, он подносит ладони Кольки к его лицу.— Ппусти.— Видел? Грабки вора. А вот мои!Перед лицом Кольки две мозолистые ладони.— Рабочие грабки. Так-то… Запомни это и Сашке при случае передай. Не трожьте меня, а то этими вот грабками придушу!А на следующей станции в вагон ввалилась группа юнцов в ватниках.— Где эта шкура?— Спрятался!Владимир почувствовал, как краска отливает от щёк. Нащупал рукой столовый нож: дёшево не возьмёте!Но тут с полки соскочил амнистированный, которого в вагоне звали Пашкой. Громадный, лохматый, меднолицый. Набычившись, рявкнул:— Чего надо? Мотай отсюдова.— Ты, дядя, потише. Тебя, видать, жареный петух ещё в задницу не клевал. Гляди, успокоим…— Что?!Пашка схватил одного из мальчишек за шиворот, повернул к себе спиной, ударил под зад, тот кубарем вылетел на площадку. Бешено заорал:— Вон, шестерня! Чтоб духу вашего здесь не было!Ругаясь и угрожая, мальчишки ушли. А Пашка, повернувшись к Владимиру, отдуваясь, сказал:— Ты, парень, своей линии крепко держись. А шпаны этой не бойся. В случае чего — ко мне. Понял?В посёлок поезд пришёл рано, в четыре часа утра. Владимир вышел на перрон, огляделся. Не спеша перешёл железнодорожный мост. Первомайская улица, улица Энгельса… поселковый Совет, потребсоюз… Вот он, дом буквой «Г». Одна половина — Нуримановых, другая — Сысоевых. Три маленьких окошка. На верёвке от крыльца и до телеграфного столба развешано бельё. Щеколда. Потянул за конец верёвочки, спрятанной между двумя брёвнами, и дверь открылась.Скинул заплечный мешок, постучал согнутыми пальцами в дверь, из-за которой доносилось мерное тиканье ходиков.Молчание.Ещё раз постучал, погромче.— Кто там?— Свои, мама…Шлёпают босые ноги. Со звоном падает крючок.— Сыночек мой родненький, кровушка моя…За самоваром — длинный и бессвязный разговор, обычная беседа между близкими людьми, которые не виделись годы. Мать расспрашивает про трудовую колонию, про воспитателей, друзей, а он рассказывает, то и дело перебивая вопросами:— Николай Ахметович дома?.. А когда вернётся?.. Не знаешь, на комбинате столяры требуются?..В половине шестого мать ушла в школу. Владимир разделся и лёг отдохнуть с дороги. Но не спалось. Голосисто кричал петух. Поскрипывая, проехала телега. Суетились скворцы.Когда мать вернулась, вынул из мешка купленный в пути платок, набросил на худые плечи.— Гостинец тебе.Мать оглядела себя в зеркале.— Хорош платок. Спасибо тебе, хозяин.Она перебрала все его немногочисленные вещи. Выстирала и заштопала носки. Осмотрела со всех сторон ватник, нашла наконец прореху на подкладке и, щуря глаза под стёклами очков (раньше на носила!), зашила маленькими стёжками.— Вот теперь другой вид. Денег-то дать? Голяком, наверное, приехал?Он, не торопясь, вспорол только что зашитую подкладку, достал из-под неё пакет.— На, мама, до первой получки в хозяйстве пригодится.— Ну и ну, — только смогла произнести Вера Николаевна. — Настоящий хозяин! Когда отдохнёшь, ограду посмотри. Там две доски выломаны. Все руки не доходят…— Хорошо, сегодня подправлю.— Что так скоро? — удивилась она. — Сколько ждала — ещё подождёт. Не к спеху.— Да я завтра пойду на работу устраиваться…Материнские глаза пытливо смотрели на него. «Нет, не в отца, работяга».
* * * Утром следующего дня Владимир был уже в отделе кадров комбината.— Где тут народ набирают?— Смотря какой народ, — усмехнулся один из ожидавших. — Ты кто по специальности? Если разнорабочий…— Столяр.— Столяры нужны. Ты к старшему инспектору Матвееву зайди. Вон вторая дверь по коридору, клеёнкой обита.Матвеев, живой, стремительный, весь словно на пружинах, не дав сказать слова, засыпал вопросами:— Ты чего? По какому делу? На работу? Столяр? Какой разряд?— Четвёртый.— Очень хорошо. Молодец, что прямо к нам! Столяры нужны. Молодые, жизнерадостные, чтобы с песней работали. Песни петь умеешь? Да? Тогда самая подходящая кандидатура… Точно, Владислав Феофанович? — повернулся он к человеку с бледным нездоровым лицом, который сидел на диване.— Да, как будто подходящая, — сказал тот.— Вот видишь, и твой будущий начальник товарищ Коспянский так же считает.Матвеев попросил трудовую книжку.— Нету…— Чего нет? Трудовой книжки? Что ж ты людям голову морочишь?Владимир протянул справку об освобождении из трудовой колонии и удостоверение о присвоении разряда.Матвеев посмотрел документы и передал их Коспянскому.— Пиши заявление. Завтра приступишь к работе. Приходи к восьми.— Не спешите, Иван Иванович, — неожиданно прервал его Коспянский. — Вы иногда чересчур торопитесь. Надо ещё согласовать с начальником отдела кадров…— Да чего согласовывать? — вскинулся Матвеев. — Я — «за», вы — «за». Сегодня же подготовлю приказ — и на подпись.Владимир увидел, как Коспянский осторожно подмигнул своему собеседнику.Матвеев осёкся. Взъерошил волосы.— Мда… А впрочем, спешить действительно не к чему. Документы вы у нас оставьте, — неожиданно перешёл он на «вы», — а завтра к концу дня зайдите, а то ещё лучше — послезавтра. Договорились?Выйдя на улицу, Владимир вспомнил, от кого он слышал фамилию Коспянского — от Кольки Рыжего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74