– (Твелвтрис окончательно расслабился.) – Я хочу сказать, она боится того, что сама загубит самый прекрасный день во всей своей жизни, – и, черт побери, так оно и есть!
– Нет-нет, – пробормотал Твелвтрис таким тоном, словно внушал адвокату приговоренного, что вовсе не обязательно собирается сжигать смертника заживо. Он поглядел на Экрона, потом на Каддо и, наконец, на Баму. – Может, поручить этому парню заняться сценарием? Эдакий ведь он мастер все расписать! Правда ведь, он мастер все расписать?
– Я хочу сказать, что все это вертится в мозгу у несчастной девушки буквально сию секунду, – со стопроцентной уверенностью в собственной правоте добавил Спиннерен.
– Мне нравится, парень, твой образ мыслей.
– Если вам угодно, я подключу Конни к работе над сценарием. Заключу с ним контракт, – сказал Экрон.
– Да к чему он ему нужен, твой контракт? Этот парень, похожий на девушку, он, хотите верьте, хотите нет, частный сыщик. Ищейка. Топтун… Подайте мне счет!
Экрон поднял руку, и официантка исхитрилась сунуть счет ему под мышку. Экрон подписал его, воспользовавшись кредитной карточкой новой киностудии.
– Вам нужна сцена в винном погребке, значит, я напишу вам эту сцену, мистер Твелвтрис, – сказал Бама.
– Что это за херня с мистером Твелвтрисом, а, Джонни? Мы с тобой как-никак собираемся снимать кино. Наше кино. Я для тебя Роджер, и никак иначе! – Он достал из бумажника сотенную и сунул ее под блюдце, давая официантке понять, что это персональные чаевые от Роджера Твелвтриса. – Только проследи за тем, чтобы потом погребок можно было перенести ко мне в дом – ион бы там отлично смотрелся.
Когда все вышли на улицу, Твелвтрис взял Спиннерена под локоток и отвел в сторонку.
– Чем-нибудь конкретным занимаетесь на данный момент?
– Ничем таким, чем я не мог бы пожертвовать.
– И сколько?
– Пятьдесят.
– Боже мой!
Спиннерен начал аккуратно обходить его.
Твелвтрис схватил его за руку, поглядел через плечо, чтобы убедиться в том, что никто не сможет их перебить.
– А эта услуга, которую вы готовы оказать…
– На вас никто ни за что не выйдет.
– И это будет выглядеть как несчастный случай?
– Такое бывает только в книгах, а иногда в делах, имеющих политическую подоплеку. Обычные задания решаются куда прямолинейней. Когда по городу бродит столько психопатов, готовых прирезать каждого, о ком пишут в газетах, вам нужно позаботиться только о двух вещах: чтобы на вас не смогли навесить оружие и чтобы у вас было алиби.
– А если они выйдут на вас?
– Против меня ничего не будет, а оружия не найдут.
На верхней губе у Твелвтриса выступили капельки пота, рука, теребящая кадык, задрожала.
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Твелвтрис. Я знаю: чем проще, тем лучше. И у меня нет ни малейшего желания – у меня, похожего на девушку, как вы изволили выразиться, – садиться за решетку. Так вот, к вопросу о моем гонораре.
– Вы хотите наличными?
– Да, наличными. И на вашем месте я бы приготовил их уже завтра. Я зайду за ними, закончив дело.
– Так быстро?
– Чем быстрее, чем лучше. Ничего фантастического придумывать не придется.
– Я понимаю: чем проще, тем лучше.
– Верно. Сделаю дело, приду за деньгами. Только без всяких свидетелей.
– Мы можем встретиться…
– У вас пляжный дом в Малибу, не так ли? Будьте там в одиночестве следующую ночь. И, на всякий случай, еще одну.
– И никого со мной? А быть с моим алиби?
– Вас впустит охранник, не так ли? Вот это и станет вашим алиби.

Глава двадцатая

Свистун и Нелли прибыли в мотель «Бье Ривеж» со стороны океана, пройдя через Палму и по Главной набережной.
Кто-то из числа бесноватых художников, решив, как видно, покрасить главное здание, расписал каждую его стену и любую второстепенную архитектурную деталь в особый цвет. Вход в дом был на углу: две ступеньки крыльца и двойная дверь с застекленными вставками, настолько грязными, что они тоже казались расписанными.
Сперва Свистун решил, что Нелли вдруг оступилась. Ухватил ее за локоть, чтобы не упала. И только тут понял, что она узнала человека, сидящего в шезлонге в дальнем конце Дадли-корт – он глазел на обнаженную красотку, которую кто-то написал нитрокраской на кирпичной стене здания на другой стороне аллеи.
Видывал Свистун старых актеров и писателей, упустивших в далеком прошлом стопроцентный, казалось бы, шанс. Пивал с ними кофе, выслушивал их рассказы о том, как с ними уже начинали здороваться за руку самые главные знаменитости и как все сорвалось в самую последнюю минуту. О том, как они пропили, просадили, профукали верную удачу. На Четырех Углах и «У Милорда» таких было полным-полно. И не надо ему было ехать так далеко, чтобы встретиться с их точной копией.
Человек, похожий на кучу тряпья, повернул голову в их сторону, Глаза у него оказались молочно-голубого цвета, и на мгновение Свистун решил, будто старик слеп в результате двойной катаракты. Но нет, в этих глазах жила горечь поражения.
– Папа, – еле слышно пробормотала Нелли. А потом позвала вслух: – Папа! Папа! Это я!
Старик встал, джинсы висели на его тощем теле так, словно карлика втиснули в наряд великана.
– Нелли, – сказал он. – С матерью приехала повидаться, верно, Нелли?
Голос был как бы с твердой сердцевиной, но с мягкою оболочкой – голос мечтателя, которому хочется быть героем, но у него ничего не выходит.
Но тут из глубокой сени деревьев послышался другой голос, нежный и чуть насмешливый.
– Солнышко, – позвал он. – Солнышко, солнышко.
На светлое место вышла несколько неопрятно выглядевшая женщина. На ней был отдельный купальный костюм, благодаря чему во всей красе представали чрезвычайно худые шея, руки и плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86