Я даже поздравил себя, ибо сегодня вдохнул гораздо больше испарений, но ничего не почувствовал. Однако, взглянув на комнату за дверью, я сразу ощутил, что какое-то воздействие пары опиума все же оказали на меня. Детской тут не было и в помине. Мои способности к наблюдению явно покинули меня, ибо меня провели в совершенно другой коридор, и теперь я стоял на чугунной лестнице, спирально уходящей вниз, с черными перилами и замечательным орнаментом. Подо мной находилась комната, сам воздух которой, казалось, был насыщен различными оттенками света, все же сказать, что это была комната, значило бы неверно описать ее. Это было нечто за пределами мастерства архитектора, нечто вроде фантазии, извлеченной из декадентских снов. Сейчас я, конечно, понимаю, что звучит это неправдоподобно, но иначе не могу описать свое впечатление — очень сильное и в то же время неизбежно реальное. Частично допускаю, что это был всего лишь мой сон, вызванный из подсознания опиатами. Но комната была совсем не галлюцинацией, хотя перед моим взором происходило нечто странное. Размеры ускользали от моего взгляда, и даже цвет стен менялся. Я не хочу сказать, что все струилось, как в мираже. Наоборот, краски казались такими глубокими, сочными, прекрасными, что я не мог представить ничего более совершенного, но, отведя взгляд на секунду и взглянув вновь, я осознал, что раньше был слеп, ибо красота стала еще более насыщенной. Алый цвет занавесей, золото лакировки, детали гобеленов и предметов искусства — все красовалось предо мною, словно какое-то смутное наслаждение, тая вне моего понимания дразнящий секрет. Конечно, все это звучит смешно. И я ошарашен, проигрывая, фонограмму, — чувствуется, что в те минуты я утратил ясность мысли. И все же я считаю своим долгом, с клинической точки зрения, описать все то, что я ощущал и видел, чтобы судить, до какой степени мое восприятие было одурманено или совращено красотой комнаты. С самого начала я обнаружил, что мои чувства явно отказывают мне, ибо во мне обычно преобладает рассудок. И, стоя здесь рядом с Полидори, я вдруг почувствовал себя в осаде. Но потом настороженность и чувство тревоги улетучились, а их место заняли странная возбуждающая эйфория и предвкушение еще более великих удовольствий и открытий. Меня охватила самая чудесная боль, которую я когда-либо испытывал. Я начал понимать то, чего никогда не понимал ранее — как человек может потерять рассудок и самоконтроль. Мне сразу стало ясно, что надо бороться, бороться против удовольствия и красоты комнаты, ибо они стали неразличимы для меня, в равной степени опасны. И тогда, помню, я собрался с силами и остался самим собой. Медленно я стал спускаться по лестнице. Я подумал о том, что за сила скрывается в этой комнате, если она так взволновала и очаровала меня. Да, здесь царило почти сказочное богатство. Пол покрывали ковры, по кромкам расшитые шелком; стены были отделаны с потрясающей искусностью; мебель — из ценного благовонного дерева… Аромат сирени наполнял воздух, а из золотых треножников поднимался легкий дымок благовоний, волнующий и усыпляющий мои мысли. Я приостановился и, как и раньше, попытался прийти в себя, зная, сколь восприимчив человеческий мозг к увиденному и ощущаемому органами чувств. В таком месте, как это, мой рассудок нужно было охранять от неизвестных угроз, ибо он был единственным оружием, которым я располагал. Наконец я подошел к занавесу, разделяющему комнату. Собравшись раздвинуть его, я содрогнулся, чувствуя, что приближаюсь к какой-то великой тайне. — Проходите же, — прошептал Полидори мне на ухо. Я обернулся. Совсем забыв о его присутствии, я теперь почему-то не считал его опасным. Вместо этого мои мысли занял какой-то более значительный источник страха, который, словно бог в древней святыне, ждал меня за занавесью. Я зашел за полог. Если предыдущая комната была прекрасна, то эта была в сто раз прекраснее. Я сжал кулаки, намереваясь не поддаваться ее великолепию, сохранять рассудок, свои аналитические способности. Пред собою за столом я увидел девочку, сосредоточенно замершую над шахматной доской. Я узнал девочку по нашему предыдущему посещению вместе со Стокером. Девочка вдруг взглянула на меня. — Привет! — сказала она без тени удивления на лице и вновь вернулась к шахматной доске, сделав ход ферзем, сняв с доски короля и осторожно положив его в ряд с другими фигурами. Затем она одернула юбочку и, улыбаясь, повернулась на стуле. Я проследил за ее взглядом и обнаружил, что на диване сидит Джордж, изучая какую-то карту. Я сделал шаг к нему, он поднял голову и уставился на меня. — Боже, — вскричал он, — Джек! Все-таки вы приехали сюда! Он поднялся было поприветствовать меня, но его словно что-то остановило. И Джордж, и девочка смотрели на что-то — что именно я не мог различить: то ли на тени, отбрасываемые алыми язычками газа, то ли на тяжелые испарения ладана, курившегося в воздухе комнаты. На секунду мне показалось, что я стал жертвой оптического обмана. Мне почудилось, будто я вижу золото и красный, густо-красный цвет крови, кипящей, словно вода на большом огне. Я поморгал, потер глаза, и иллюзия исчезла. Вместо этого появилась женщина с золотым ожерельем на шее, в длинном красном платье. И хотя женщина стояла в тени, я довольно отчетливо ее различил. У меня перехватило дыхание. Внешность женщины была ослепительна и необычна — никогда раньше я не видел такой красоты. Женщина подошла к свету и заглянула мне в глаза. И я примерз к полу. Я сразу понял, что это Лайла, вспомнив, как Джордж писал мне: «Даже вы можете потерять голову».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135