Что из того, что Мэгги Тернбулл родилась в нищей ирландской семье в самом бедном районе Бруклина. Сегодня, сейчас, в эту минуту, драгоценности, которые она на себя надела, стоят не меньше четверти миллиона долларов. Она пристально разглядывала себя в зеркало. Да, ей сорок семь. И тут ничего не поделаешь. Она даже не старалась спрятать свой возраст под толстым слоем макияжа. Это не ее стиль. Зачем дурачить любовников? Она брала их приступом, как бульдозер. Запугивала их. Поражала богатством Милта. Почти безошибочно она выбирала голодных, амбициозных, честолюбивых и демонстрировала им капиталы Милта, как и коллекцию драгоценностей, которые вешала на свою особу. И они приходили к ней полные радостного ожидания, как дети в магазин игрушек.
Она вытащила из шкафа длинную, до пят соболиную накидку и бросила на спинку стула. Как все глупо. Она надеялась, что после месячного путешествия по Европе будет наслаждаться молодыми гибкими телами вокруг плавательного бассейна на теплоходе.
Целый месяц Мэгги старалась вспомнить, для чего нужна коробка передач, — почему он не мог просто нанять шофера, как делают все другие застрахованные богатые американцы? Целый месяц она терпела грубость французских официантов и хмурых немецких содержательниц гостиниц, которые — она уверена — начинали говорить друг с другом по-английски, едва за ней закрывалась дверь. Целый месяц она тряслась в провонявшем сырой шерстью и газами Милта гробу под названием «пежо», когда он ухитрялся так заблудиться, что их не могли разыскать даже местные жители. Целый месяц она ездила по такой погоде, которой в Западной Европе не было со времен войны. И после всего этого Милт привел ее на эту... посудину. Ни дискотеки, ни кино, ни учителей танцев. А она так надеялась. Милт никогда прежде не брал ее в круиз, но чего только она не слышала о младшем персонале на туристических теплоходах! Это входило в часть платы, говорила ей подруга. Тебе очень понравится.
В первый вечер на этой вонючей помойке Мэгги не вышла из каюты. Она была так удручена, так разочарована, видя старческие лица пассажиров, поднимающихся по трапу на дрожащих ногах! У одного старика, похожего на свинку, маленькую свинку, был — о, Боже! — горб. Он ковылял по палубе под руку с развалиной — мама мия, надо было ее видеть! А свободной рукой обнимал потрясающе красивую девушку. Может, свою потаскушку... Черт бы побрал эту дерьмовую баржу!
На второй вечер Милт уговорил Мэгги выйти из каюты, пообещав купить ей в первом же порту бриллиантовую безделушку. В этот вечер за капитанским столом собралась вся их группа. Милт любил компании. На Мэгги было новое платье с глубоким вырезом, купленное в Милане, и когда Милт вел ее по красивой маленькой столовой, его буквально распирало от гордости. Я зарабатываю свои камешки, думала она, когда Милт вот так выставлял ее напоказ. Ей, конечно, плевать, что она самая красивая женщина на этой калоше. Не считая, правда, маленькой сучки.
Худшие опасения Мэгги оправдались, когда они расположились за капитанским столом. Рядом с ними вместе со своей компанией оказалась морская свинка, или осьминог, или кто там еще, черт побери, — она никогда не могла их различить. Ну и повезло, подумала Мэгги и бросила взгляд на старую каргу. Та макала хлеб в стакан молока. Мэгги стошнило. Заметив на скрюченных пальцах кольца с бриллиантами, она люто возненавидела старуху, и хотя в своих драгоценностях старая карга выглядела покойницей, приготовленной к погребению, Мэгги вовсе не хотелось с ней состязаться.
А как обхаживали официанты маленького горбуна. Боже! Это был самый большой босс. Они мчались зажечь его ароматную сигару, подливали вина в его стакан, а ее и Милта вовсе не замечали. А ведь Милт — мультимиллионер. Ладно, получат соответствующие чаевые. И еще эта потаскушка! Кто в здравом уме захочет сидеть за одним столом с зеленой девчонкой, да еще такого вида!
Дальше — хуже. За их столом сидела супружеская чета немцев, тоже пожилые. Они разговаривали только между собой. Две старые сестры — старые девы из Ирландии, да еще дряхлый дурнопахнущий аргентинец, который едва не засыпал над тарелкой. О, Боже! Настоящий дом престарелых! Капитан все внимание сосредоточил на ее грудях — обращался к ним, не мог оторваться от них даже во имя спасения собственной жизни. Обычно это забавляло Мэгги, но сейчас повергло в уныние. Капитан перегнулся через Милта, который — о, Боже! — старательно поддерживал разговор с калекой. Юная потаскушка уставилась на что-то за спиной Мэгги, а капитан с идиотской ухмылкой разглядывал ее прелести.
Вдруг капитан, обращаясь к грудям Мэгги, спросил, как им нравится музыка.
— Музыка? — переспросила Мэгги.
— Мой пианист, — пояснил он ее грудям. — Парень что надо, а?
И тут Мэгги услышала: кто-то играл что-то очень красивое.
— Он чудесный, — выдохнула маленькая потаскушка через стол.
Мэгги бросила на нее сердитый взгляд. «Детей нужно видеть, а не слышать, особенно таких, как ты!» — подумала она. Мэгги не очень-то нравилось, что капитан смотрит на нее, но чтобы он отвернулся, тоже не хотелось.
Капитан налил себе еще немного вина, помешал в стакане.
— Никакого шума на моем корабле, никакого тяжелого рока, — сказал он, вытирая губы. Капитан был невысокого роста, ладный, крепко сбитый, с красным лицом пьющего человека, и уж конечно большой любитель женщин.
— Не выношу панк-рок и все такое. Хорошее пианино и хороший пианист, приятные мелодии — лучший фон для еды! Вот почему я нанял этого парня. — Он отодвинулся от стола, поднялся и, покосившись на груди Мэгги, произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153