— Спой мою любимую.
Сэл почувствовал, что все внимание вновь обращено к нему — свора охотничьих собак почуяла запах жертвы. Сэл в ужасе смотрел на свою левую ногу — она дрожала. Такого с ним еще никогда не случалось.
— Спой мою любимую, — вновь раздался хриплый возглас.
Сэл узнал голос. Он принадлежал Эдди Россу. Сэл нажал на педаль, продлив звучание последнего аккорда, заслонил рукой глаза от слепящего света прожектора и увидел мистера Росса. Тот кивал ему из своего отдельного кабинета, чуть приподнятого над полом, демонстрируя своим пышнотелым подружкам свое могущество. Служащие готовы были выполнить любой приказ босса. Власть возбуждает.
Еще одна невероятная идея пронеслась в голове Сэла: «Эти шлюхи наверняка из стада Ники Венезия. Наверняка работают на Ники Венезия».
— Да, спой ее. — Раздался еще один голос. Это Альберт Селестине бесстыдно подхалимничал перед боссом. — Она здорово у тебя получается.
Руки Сэла делали свое дело. Как мастера конвейерной сборки, хотя их владелец содрогался от внутренних конвульсий. Пальцы продолжали бегать по клавишам, подбираясь к первым аккордам любимой песни Эдди Росса. Словно сговорившись, руки Сэла извлекли несколько звуков, слившихся в протяжную блюзовую мелодию, такую знакомую и любимую всем Нью-Орлеаном. Некоторые туристы, жадно склонившиеся над тарелками, уже отбивали ногами такт и покачивали головой, страстно желая впитать хотя бы немного этой знаменитой нью-орлеанской музыки.
Руки Сэла играли и играли. Они создавали настроение, задавали ритм, держа Сэла в напряжении. Сэл нежно прикоснулся губами к микрофону и попытался раствориться в чарующих звуках, но тревожные мысли не покидали его. «Нет, не могу. Зачем мне это нужно? И вообще, кому это нужно? Боже мой, я должен убраться отсюда».
Я тоскую по тебе,
мой город родной... -
пропел Сэл, и тут все одобрительно закивали друг другу.
— Эй, а парень умеет петь. Хотя похож на придушенную крысу, которую кошка в дом тащит...
По виноградным лозам.
По золотой росе...
Некоторые посетители, повернувшись к сцене, вытягивая шеи, старались разглядеть обладателя этого чудесного голоса. Сэл продолжал петь, но мысли опережали его, мчались как испуганный пес. «Что же я делаю? Нельзя мне здесь оставаться. Пора бежать из города». Сквозь ресторанную мглу он видел мистера Росса, тот одобрительно улыбался. Пламя свечи за спиной окружало его как нимб. Под столом, проститутка бесстыдно лезла к нему в ширинку. «Сегодня я стану трупом, — думал Сэл. — Умру. Потому что не хватает мужества просто встать и уйти. Я заслуживаю смерти. Я, может быть, уже мертв. Только не помню, каким образом меня убили. Может быть, я уже в аду? Боже, который час?» Не переставая петь, он посмотрел на свои руки, словно собираясь с силами перед сложным музыкальным пассажем. Дешевые электронные часы показывали 8.28. «Все, я покойник. Жить осталось полтора часа. Давайте, ребята, смотрите и слушайте, сегодня мое последнее выступление. Последний ангажемент», — вертелось в голове у Сэла, пока он пел.
Я тоскую по тебе,
Мой город родной...
Элегантно одетые мужчина и женщина, оба лет восьмидесяти, танцевали на площадке, счастливо улыбаясь от прекрасной музыки и от возможности потанцевать. Сэл машинально взял еще несколько аккордов, и все официанты, бармены, даже Эрл за стойкой начали тихонько подпевать, вторя сентиментальной, грустной мелодии. Они всегда так делали, так было отрепетировано.
— В один из баров Кливленда зашел парень, — произнес Сэл и услышал свой голос в динамиках, на фоне тихой музыки. — В один из баров Кливленда зашел парень и попросил официанта посадить его за столик рядом со сценой.
Все туристы теперь смотрели только на него. Даже пара танцующих старичков.
— После перерыва на сцену вернулась группа, и зазвучала музыка. Та самая песня, которую вы сейчас слышите. Но у них было здесь соло на трубе. — Сэл замолчал, а официанты и бармены смешно изобразили звук трубы и снова принялись тихонько подпевать. Так было всегда. Кто-то из посетителей фыркнул. Сэл почувствовал себя участником какого-то дурацкого фарса, трагикомиком дешевой, третьесортной постановки. Клоуном впровинциальном цирке.
— В тот день трубач был в ударе. Играл великолепно. Соло в этой песне всегда получалось у него особенно хорошо. Знаете ли вы, что значит тосковать по родному городу, тосковать по Нью-Орлеану? И вдруг трубач видит, что парень за столиком перед сценой плачет. По его лицу бегут слезы. И чем громче звучит труба, тем горше плачет парень. Он всхлипывает. Он уже не может сдержать рыданий. Сердце разрывается! — Он замолчал и отвернулся от слепящего прожектора. Он видел публику, и это его раздражало. Его это всегда раздражало. Казалось, будто там, в темноте, ненасытное чудовище поглощает пищу в прохладе кондиционированного воздуха и вдыхает сигаретный дым. Из-за прожектора чудовище следит за ним голодными глазами, выжидая, когда он проявит слабость. — Песня кончилась, трубач подошел к парню и говорит: «Послушай, я так рад, что тебе понравилась наша музыка. Ты что, из Нью-Орлеана?» — «Нет, — сказал парень. — Пауза. Наверняка чудовище удивилось. — Я трубач».
Воцарилась тишина, абсолютная тишина. Но в следующее мгновение женщина у противоположной стены рассмеялась. Рассмеялись и остальные и стали подталкивать друг друга локтями и аплодировать. Сэл не был готов к такой бурной реакции зрителей, хотя и ожидал аплодисментов. Столь теплый прием его поразил, а взрывы хохота заставили вздрогнуть. Ему оставалось лишь взять несколько аккордов и допеть последний куплет, но он чувствовал, что не в силах этого сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153