– Как это ни прискорбно, Одра, я приехал сюда из оскверненной синагоги.
– Где же произошло это омерзительное святотатство, господин советник? В Париже? В Женеве? В каком-нибудь из европейских городов, о которых мы недавно читали?
– Нет, Одра. Мне тем более тяжело сообщать об этом, поскольку святотатство произошло в нашем Лос-Анджелесе.
– Не могли бы вы рассказать подробнее?
– Конечно, Одра. Рано утром мне позвонил мой добрый друг раввин Мартин Розен из синагоги «Бет Ахим» Название синагоги означает «Дом братьев» (иврит).

.
Он был ужасно, просто ужасно взволнован, что неудивительно. Он сообщил мне ужасную новость об осквернении синагоги. Это произошло в промежуток времени от полуночи до шести утра (в шесть к синагоге подъехал техник, чтобы приготовить храм к субботней службе.) Какой-то подонок осквернил стены и входную дверь храма грязными антисемитскими лозунгами – у него был аэрозольный баллон с краской. Я успокоил раввина Розена и обещал быть на месте как можно скорее. Однако, как только я повесил трубку, телефон зазвонил вновь..."
Телефон Голда зазвонил.
– "...один из прихожан синагоги, мой избиратель, сообщил мне о святотатстве и просил меня, даже требовал от меня не оставить это дело без разбирательства!
В течение следующих десяти – пятнадцати минут мой телефон не смолкал, так что я не смог выехать из дому сразу. Звонили не только прихожане и даже не только евреи, но и просто жители нашего города, возмущенные и разгневанные этим отврати..."
Голд встал с кресла и поднял трубку. Не отрывая глаз от экрана, он внимательно слушал, время от времени односложно отвечал.
«...Мы немедленно направили на место происшествия наших операторов, так что в нашем распоряжении уже есть видеозапись, которую вы сейчас увидите. Господин советник, не могли бы вы прокомментировать эти кадры?»
Лицо Одры Кингсли растворилось в темноте, затем на экране возникла серая бетонная стена. Через всю стену ползли красные буквы со множеством петель:
БЕЙ ЖИДОВ!
СМЕРТЬ ПАРХАТЫМ!
Ниже были два креста.
Невысокого роста седой человечек в сером костюме с жемчужным отливом взволнованно жестикулировал, указывая на стену, и что-то говорил двум полицейским в форме.
«Это раввин Розен. Сами видите, в каком он состоянии».
Голд отрывисто бросил в трубку несколько односложных вопросов. Его лицо помрачнело, он стиснул зубы.
"Господин советник, если рассматривать эту запись в свете недавних событий, неизбежно возникает вопрос: не является ли осквернение синагоги «Бет Ахим» частью спланированной международной акции? Как вы думаете, не могут ли исполнители этого святотатства здесь, в Лос-Анджелесе, быть каким-то образом связаны с терактами, произошедшими в Европе?
– Я полагаю, Одра, что на данной стадии расследования было бы опрометчиво игнорировать вероятность этого".
Голд повесил трубку, одним глотком допил виски и крепко зажал сигару в углу рта. Выключил телевизор – радиола продолжала играть. В дверях замешкался, вернулся в комнату и достал из тумбочки револьвер и кобуру. Уходя, он вспомнил, что за пластинка играет на радиоле – правда, не прежде, чем услышал пьесу Мин-та Джулепа Джексона «Голубой ангел». Джулеп написал эту мелодию для Анжелики.
День сегодня ну просто феркахтовый Загаженный (от глагола kasken: «испражняться» – идиш).

, подумалось ему.

11.23 утра

Реформистская синагога «Бет Шалом» Бет Шалом – название синагоги означает «Дом мира» или Дом благополучия" (иврит).

возвышалась над автострадой Сан-Диего подобно замку надо рвом.
В жарком облаке смога она сияла своей белизной. Сняв плащ, но по-прежнему обливаясь потом, Голд стоял, прислонившись к крылу своего помятого зеленого «форда». Он отдал бы что угодно, лишь бы оказаться где-нибудь подальше отсюда. И желательно, другим человеком. Свой «форд» он припарковал в дальнем конце стоянки храма – стоянки, забитой «севильями», «мерседесами», изредка – «роллс-ройсами». Теперь он наблюдал за опоздавшими: как те подъезжают и один за другим спешно исчезают внутри. Последний из них зашел минут двадцать назад. Тянуть больше было нельзя: сейчас или никогда. Голд отшвырнул мокрый окурок изжеванной сигары, быстро пересек стоянку и поднялся по ступенькам крыльца. У входа остановился, надел плащ, вытащил из внутреннего кармана синюю, расшитую по краям золотом ермолку и аккуратно положил ее на темя. После этого открыл дверь и вошел.
В синагоге было прохладно и темно. Солнце пробивалось сквозь окна с голубыми витражами. Стоя в заднем ряду, Голд рассматривал мальчика со светлыми прямыми волосами, который стоял на возвышении и читал текст, написанный на свитке. Немного позади и слева от него стоял кантор Кантор – певчий в синагоге (лат.).

, справа – раввин (улыбаясь, одобрительно кивая.)
И откуда взялись эти светлые волосы (кстати, у Уэнди такие же)? Может быть, от давно умершего украинского солдата с наганом и мощной эрекцией? А может, и от немецкого лавочника, поселившегося в России, – добряк посулил хорошенькой молодухе, сбежавшей из гетто, хорошую пищу или работу в обмен на постель.
– Сегодня я становлюсь мужчиной, – взволнованно произнес мальчик. – Ха-йом ани мэкабел эт ха-ми-цивот Сегодня я принимаю заповеди (иврит).

.
– Благодарю всех, пришедших на мою симху Симха – веселье, радость, праздник (иврит).

. Я особенно благодарен матери и отцу, а также раввину и кантору. Ибо сегодня главный день в моей жизни.
Голд вышел наружу. Когда он прикуривал сигару, чья-то рука игриво обняла его за талито и начала слегка поглаживать по заду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175