Стал на колени сзади Эстер, опять рванул за волосы, она застонала, и он взял ее.
Будто нож вонзился в тело, холодное лезвие рызрывало внутренности. Эстер инстинктивно сжалась, выталкивая его из себя. Но Уолкер ударил ее револьвером по голове, прорычал:
– Я убью тебя, черномазая обезьяна.
Она попыталась расслабиться, все, что угодно, только бы это скорей кончилось.
– Тебе нравится это, макака. У тебя никогда не было белого мужчины.
«Святой Иисус, – молилась Эстер, – святой младенец Иисус, сделай так, чтоб это было все, все, что он хочет».
Но она помнила голову Чаппи в мусорном баке и знала, что это не все.
Он задвигался в ней быстрее, яростнее. Теперь она была вся мокрая. От крови? Она не знала. При каждом толчке он рычал.
Эстер встретилась глазами с Луп. Девушка плакала. Они смотрели друг на друга тупо, безучастно, без жалости. Как жертвы всегда и везде. Как рабы на галерах. Как евреи в газовых камерах.
«О Святой Иисус, спаси меня, спаси».
– Я кончу – ух! – и вышибу мозги из твоей – ух! – черной башки – ух!..
– Нет, нет, нет! – Эстер вырывалась, он крепче ухватил ее за волосы, ткнул лицом в пол.
– Вышибу – ух! – мозги – ух!..
– Нет-нет-нет!!!
Она скребла ногтями по ворсистому ковру. Его пенис был как плотоядный маленький грызун, он впивался в нее, рвал, кусал.
– Кончаю! – закричал он и приставил дула к затылку Эстер.
– Нет! Нет! Нет! – Ее руки беспомощно ерзали по ковру. – Нет! Нет!
Эстер почувствовала, что он взводит курок. Время остановилось.
Щелк. Щелк. Щелк.
Магазин был пуст.
Его член еще вздрагивал, извергаясь.
Щелк. Щелк.
Он стрелял из незаряженного револьвера. Уолкер был разъярен. Он бил ее рукояткой револьвера и вопил:
– Чертов ниггер! Не способен даже зарядить пистолет!
Он пинал ее ногами в зад, в бок, в голову. Колошматил тяжелыми сапогами.
Свет померк в ее глазах, она потеряла сознание.

5.32 утра

Серое хмурое утро было в самом разгаре. Движение на харборской автостраде, совсем неподалеку, было уже довольно оживленным, но в этом квартале стояла тишина, как на кладбище.
Замора осторожно полз по крыше коттеджа к стеклянному люку. Дополз, ухватился за край и заглянул внутрь. Под ним, на надувном матрасе, спали тощая девушка и прыщавый парень. Оба совершенно голые. Замора заметил рядом с собой забытый на крыше, видимо, со времен каких-то давних ремонтных работ, ком вара, взвесил его в руке и стал спокойно ждать. Все вокруг казалось серым, тусклым.
Секунд через тридцать в дверь забарабанили, Шон услышал голос Голда:
– Открывайте! Полиция! Открывайте!
Парочка среагировала мгновенно. Они вскочили и кинулись подбирать раскиданные по комнате шмотки. Замора размахнулся и ударил куском вара в люк, брызнули осколки. Шон мягко спланировал сначала на резиновый матрас, а с него на пол, на лету выхватив пистолет.
– Фасио! Фасио! – позвал он, озираясь в поисках ванной.
– Не убивайте его! Не убивайте! – визжала голая, встрепанная девица.
– Открой-ка. – Замора указал на дверь. Голд выламывал ее с другой стороны.
Шон услышал шум воды в туалете, бросился туда, ногой распахнул дверь и увидел взъерошенного Фасио, который пытался спустить в засоренный уже унитаз пригоршню разноцветных капсул. Замора толкнул его, и Фасио шлепнулся на пол.
– Не убивайте его! – верещала девица.
Голд вошел в ванную, схватил Фасио за шиворот, поставил на ноги.
– Некогда с тобой валандаться. Мне надо кое-что спросить. Срочно.
– У вас есть ордер? – потребовал Фасио.
Без лишних слов Голд с Заморой подхватили его с двух сторон, приподняли, перевернули и сунули головой в унитаз.
– Не убивайте его! Не убивайте!
– Все о'кей, – Замора улыбнулся, – унитазы – это его слабость.
Они вытащили Фасио, дали ему отдышаться и повторили процедуру. На третий раз он взмолился:
– Ладно! Ладно! Я согласен.
Они опустили Томми на пол, он был весь мокрый, фыркал, отплевывался от набившихся в рот капсул. Длинные космы закрывали лицо.
– Сынок Уолкер, – сказал Голд.
– Что... Что о нем?
– Все, что знаешь.
Молчание.
– Быстро!
Фасио поднял глаза.
– Слушайте, я не понимаю...
Больше он ничего не успел сказать – снова очутился в унитазе.
– Я не знаю... Я знаю, мужики, ну, он работает в одном месте, называется «Текно-Кэл», я ему как-то посылал туда пилюли, это в Уилшире. Он вроде на погрузке работает. На Библии поклянусь, больше ничего не знаю.

6.34 утра

Уолкер был счастлив. Он знал, зачем живет. Многие ли могут сказать это о себе?
Он сидел за столом Эйба Моррисона. Перед ним, выстроенные в два аккуратных, ровных ряда, лежало около сорока патронов. Похожих на маленьких солдат, готовых вступить в священную войну. В лицо Уолкеру с фотографии в позолоченной рамочке улыбались Терри и Моррисон. Они сидели за столиком ночного клуба, где-то в Мехико, а может, в Акапулько или Пуэрто-Вальярта.
Он не сердился на Терри. Она не виновата. Ее обманул, заморочил ей голову этот еврейский трюкач. Евреи обманули весь мир.
В ушах Терри были серьги с поддельными бриллиантами, она улыбалась, расправив плечи, подчеркивая свой великолепный бюст. Она всегда делала так, когда фотографировалась. Прочла об этом в «Инквайере».
Уолкер изучал лицо Моррисона. Типично еврейское лицо. Большой нос, крысиные глазки, слабый подбородок. Он обманул Терри. Его Терри. Одурманил ее. Он пожалеет об этом. Он ответит. Бог не любит безобразия. Мама часто повторяла это. А евреи безобразны. Вот почему бедствия сыпались на них испокон веков. Гитлер и так далее. Бог не любит евреев. Не любит, потому что они распяли Его Сына. Вот почему Он наказывает их. Они распяли Сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175