Старик, прикрывая от солнца глаза, с недоумением посмотрел на Голда. Он был явно растерян.
– Мистер Штейнер, я лейтенант Джек Голд. Примите мои соболезнования.
Старик молчал. Болезненно морщась, он присел на край хорошо сохранившегося надгробия и принялся массировать колено искривленными ревматическими пальцами. Мэр взглянул на часу и, поколебавшись секунду, быстро пошел вперед, догоняя своих помощников. Раввин тихо ждал поодаль. Штейнер искоса посмотрел на Голда.
– Вы знали мою Анну? Я что-то вас не припоминаю. Может, вы бывали в нашем кафе?
– Нет. Я полицейский. И хочу найти убийц вашей жены.
Старик всматривался в толпу, уже выходившую с кладбища.
– Кто эти люди? – спросил он. – Неужели они знали мою Анну?
– Право, затрудняюсь сказать.
Штейнер затряс яйцевидной головой. Он выглядел очень больным. Продолжая растирать ногу, вновь обратился к Голду.
– Как же я буду без Анны? – Казалось, он ждал ответа.
Голд опустился рядом, молча тронул его худое костлявое плечо.
– Что же мне делать теперь, когда Анны нет на свете? – повторил Штейнер с тяжелым немецким акцентом.
– Ничего, все наладится, – сочувственно проговорил Голд, – и вам станет легче.
Старик покачал головой.
– Мне легче уже не будет.
Несколько минут они молчали, потом к ним приблизился раввин.
– Я должен отвезти мистера Штейнера назад, в больницу.
Голд, кивнув, поднялся. Они помогли старику встать.
– Машина ждет у ворот, – сказал раввин Штейнеру, потом посмотрел на Голда. – Он отказался от инвалидной коляски. Захотел идти сам.
Раввин, поддерживая Штейнера, повел его к выходу. Голд глядел им вслед. «А ведь он ни разу не спросил „за что?!“, – подумал Голд. – Впрочем, побывав в Дахау, разучишься задавать подобные вопросы».
Замора подошел к Голду.
– Тяжко на это смотреть. Когда мы наконец поймаем убийцу, он должен получить по меньшей мере тысячу лет.
Голд надел солнечные очки.
– Он никогда не будет за решеткой.
– Почему?
– Потому что я его убью.
Замора медленно кивнул.
– Ну что ж.
Они уже ехали в Центр Паркера, но Голд внезапно крутанул руль, и машина, нарушая все мыслимые правила, резко развернулась – в противоположном направлении.
– Что случилось? Куда это мы?
– Сегодня день посещения кладбищ. День поминовения.
– Нет, это же второго ноября.
– Пусть так. Считай, что сегодня – мой личный День поминовения.
За последнее время Замора достаточно изучил Голда, чтобы лишний раз с ним не спорить.
– Как прикажете, босс.
Голд остановил машину около крошечной католической церкви Санта Мария Горетти. К церкви примыкало неухоженное холмистое кладбище. По соседству находилось заброшенное гетто. Голд необычайно долго прикуривал новую сигару. Замора, вытащив блокнот, углубился в записи.
– Подожди здесь. Я скоро.
– Что? – спросил Замора, оторвавшись от блокнота. – Прошу прошения, я не расслышал. Я просматривал свои заметки. Делайте то, что считаете нужным. А я покуда приведу в порядок рукопись.
– Ты молодец, малыш, – улыбнулся Голд, выпуская дым.
– Но у меня правда много работы. Сделайте одолжение, дайте чуть-чуть потрудиться.
Голд фыркнул. Слегка задыхаясь, он миновал небольшой холм, и вошел на кладбище. Он медленно проходил мимо крестов, мимо надгробий с изображением Богоматери, мимо статуй страдающего Христа. Он не был здесь уже несколько лет и потому не срезу нашел могилу с надписью:
АНЖЕЛИКА СЕН-ЖЕРМЕН.
Голд опустился на бетонную скамью. Он никогда не был особо благочестивым, и молитвы редко слетали с его губ. Но он часто приходил сюда – куда чаше, чем теперь, – просто воздать должное памяти. Чтобы помнить. Чтобы не забывать ее. Он приходил сюда, ибо больше было некому. Четырнадцать лет назад, на обратном пути из Алжира, в Лос-Анджелес заезжала бабушка Анжелики, но, когда она позвонила Голду, в ее голосе чувствовались растерянность и смущение. Она сетовала, что у нее не хватает денег, чтобы перевезти тело на родину. Голд ее успокоил, сказав, что похоронит Анжелику сам, взяв на себя все расходы. Бабушка поколебалась и приняла предложение.
– Она была хорошей девушкой, – сказала почтенная леди.
– Да, – согласился Голд.
– Покуда не пристрастилась к наркотикам. Она была очень хорошей.
– Я знаю.
– Обещайте, что устроите ей хорошие похороны.
– Непременно.
Он не стал вдаваться в подробности, почему так не хотел отправлять прах на Юг. Позже – гораздо позже – он признался самому себе, что не мог предать ее даже после смерти. Он забрал тело из морга, сославшись на устное разрешение кого-то из родни. Потом обзвонил все церкви города, но всюду встретил отказ. Наконец он наткнулся на священника, служившего в этом бедном приходе, который согласился с ним встретиться. Он оказался коренастым седоволосым ирландцем, в его речи временами проскальзывал дублинский акцент. Помнится, его звали Скелли.
– Как насчет виски? – спросил он Голда, когда тот сидел в его приходском доме, и, не дожидаясь ответа, налил два стакана. – Как вы знаете, – начал отец Скелли, – по нашим обычаям нельзя хоронить самоубийц в освященной земле. Церковь не разрешает этого.
– Она очень хотела, чтобы ее похоронили по католическому обряду.
Скелли замотал головой.
– И речи быть не может об отпевании. Это строжайше запрещено. Некоторые епархии придерживаются более либеральных взглядов, но, боюсь, мой кардинал таковых не разделяет.
Они сидели и пили. Голд ждал. Все это Скелли мог сказать ему по телефону. Значит, была надежда.
– Но в разговоре с одним из ваших коллег – моим земляком – я узнал, что это довольно-таки спорный вопрос, и неизвестно, добровольно ли она ушла из жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175