— Вы и это знаете? — риторически спросил я, попивая пиво.
— Да! — рот Малика расплылся в улыбке.
— И Вам не жалко его? После этого Статика превратится в самую обычную планету — каких сотни по всей Галактике.
— Да кому нужен этот Стазис! — отмахнулся журналист. — Он уже давно неактуален. Наше будущее — вот оно, рядом! Планета поднимется с колен! Люди вернутся обратно! Преступность, насилие, смерть… новости, сплетни, сенсации!
Я сжал свободную руку в кулак и врезал по наглой ухмыляющейся физиономии Малика. Он тут же уткнулся лицом в салат и затих.
Здорово полегчало.
Я встал из-за столика, огляделся.
Бармен и официантка смотрели на меня выпученными глазами.
— Парень устал, — поделился я своей догадкой с ними. — Пуская поспит. А я оплачу его счет. Сдачи не надо.
И на стол упала пятисотенная бумажка.
* * *
Снаружи было свежо — собирался дождь. Я вздохнул полной грудью и направился к своему «фалькону».
Я был полон решимости не допустить, чтобы Статика превратилась в обычную планету.
Которых в нашей Вселенной на самом деле миллиарды.
ЧАСТЬ 2. ОЗЕРА
«Помогая другому, ты убиваешь себя», — гласил заголовок бесплатной утренней газеты, которую выпускала местная община индивидуалистов. Забавная секта, проповедовали эгоизм во всех его формах, но, тем не менее, жили всегда большими семьями человек по сто. Их философия проистекала из учения «мыслителя» конца двадцать первого века, Бриггса. Мне как-то пришлось почитать труды этого парня, и, честно говоря, меня чуть не стошнило. А ведь в то время он оказал большое влияние на молодые умы.
Индивидуалисты…
Я пробежал глазами статью.
«Помогая другому, ты прожигаешь свое время.»
«Не стыдись чувств, но борись с ними».
«Убей в себе ближнего».
Последняя фраза подкупала своей новизной.
В этот момент андроид принес мне кофе и аккуратно поставил чпшку посреди газеты, слегка заляпав статью о вреде любви для здоровья. Я не стал его ругать. На всякий лсучай я вопринял действия неуклюжего официанта как знак свыше.
Горячий кофе обжигал горло, возвращал телу звенящую бодрость. Ранним-ранним утром только чашка свежесваренного кофе может пробудить меня. По натуре я сова.
Было около восьми утра, воскресенье. Я сидел за одним из столиков «У Толика» и смотрел местный канал — Толян подключил стерео к голопроектору посреди зала — там, где обычно танцевала полуобнаженная девица в ярко-красном купальнике.
Показывали новости. Счастливые соотечественники сгрудились у трех грузовых кораблей на космодроме. Солдаты в серой униформе зорко следили за тем, чтобы каждому человеку достался ровно один двухлитровый пакет с соком и пачка витаминизированных коктейлей. Детям, кроме того, вручали леденцы, запечатанные в дешевый целлофан. Камера выхватывала самые возбужденные лица, а Анастасия Сильченко бубнила за кадром:
— Президент Макса-3 лично позаботился о том, чтобы гуманитарной помощи хватило на каждого жителя Статики. Людвиг Рейнхарт пообещал, что грузовики с соком и витаминизированными напитками «Се ля ви» будут прилетать на нашу планету еще в течение двух недель. «А затем, когда начнется совместная добыча урановой руды», — сказал господин президент, — «У каждого жителя Статики будет банка прохладного сока в холодильнике и кусок бифштекса на столе.»
Анастасия старательно улыбалась, камера металась по счастливой толпе, пока не выхватила Кирилла Савина, который остервенело прыгал по своему пайку — брызги сока разлетались во все стороны, а к Савину уже спешили бдительные стражи порядка. За ними бежала запыхавшаяся министр обороны — мать Кирилла.
— А теперь посмотрите еще раз вчерашнее совместное выступление президента Макса-3 Рейнхарта Людвига и мэра Статики Майка О"Донована, — поспешно сказала журналистка и изображение веселящейся толпы сменилось на картинку зала верховного суда.
За двумя трибунами рядом стояли Рейнхарт и О"Донован. Мэр Статики явно нервничал — все время прикладывался к графину с водой, вымученно улыбался, его маленькие, заплывшие жиром глазки суетливо перебегали от грозной фигуры Рейнхарта к наполненному народом залу.
А президент Макса-3 производил впечатление: огромный мужчина в строгом черном костюме, лицо словно высечено из гранита, ладони твердо лежат на трибуне, глаза метают в зал молнии. И говорит, словно гвозди вбивает.
Кулаками.
В бетон.
Нет, в индивидуалистов.
Ведь Рейнхарт говорил о любви и взаимопомощи, о тех чувствах, что снова входили в моду.
Ко мне подсел Толик, задумчиво поглядывая на Рейнхарта. Пустая глазница уставилась на меня. Надо посоветовать Толику одеть черную повязку. А то он так половину посетителей распугивает. Остаются только самые толстокожие.
Я, например.
— Как по писанному говорит немец, — пробурчал бармен.
Я молчал, прихлебывая кофе. В это время зал взорвался аплодисментами — после того, как Рейнхарт заявил, что будет ратовать в сенате Лиги Энергетической Четверки за вступление Статики в ее ряды.
«Четверка станет пятеркой!»— провозгласил Людвиг, стукнув кулаком по трибуне.
* * *
— Ты ему веришь? — спросил Толик с подозрением.
— Почему же? — спросил я. — Может, и будет ратовать. Только это ничего не даст. Кто нас примет в Четверку? Кроме этой проклятой жилы у нас ничего нет. И никогда не будет.
Толик угрюмо ворчал что-то себе под нос и вертел в руках пластиковую пивную кружку.
— Что такое Стазис, по-твоему? — спросил я, принимаясь за галеты. Они были твердые как кирпич. Приходилось каждую размачивать в горячем кофе минут пять.
— Никогда не думал об этом, — ответил Толик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115