– спросил Шилов, чувствуя неприятный холодок в груди. Нет, он не очень сильно переживал из-за кристаллов, даже если они вправду имеют чужеродное происхождение. Он больше волновался, что может накрыться встреча с Сонечкой. Но ведь надо обязательно позвонить в службу биологической защиты… или все-таки не надо? Может, повременить, само рассосется?
– Вот что, тетка Еленка, я свяжусь со своими друзьями, попробую выяснить, что это такое, а вы пока дома сидите, ничего не трогайте и никого к бочке не подпускайте, хорошо? И никому не говорите, чтобы лишних слухов не появилось. Договорились?
Она вдруг засуетилась, чуть ли не подпрыгивая рядом с Шиловым:
– Ох, хорошо, Костенька, конечно, хорошо. Как замечательно, что под боком живет такой специволист, как ты. Пойдем, Костенька, к старухе в дом, я тебя молочком напою… пойдем-пойдем, блинами еще угощу, а то, вишь ты, исхудал совсем, побледнел на своей работе, вредная она, видать, работа эта…
Шилов покорно брел за ней. Однако прежней радости не осталось, сердце терзала тоска. Надо звонить, думал Шилов.
Сейчас, дочитаю книгу и позвоню, думал он позже, когда пил горячий малиновый чай, сидя в своем кресле, уставившись пустым взором в страницу. Афоня стучал спицами за шкафом, меланхолично шмыгал носом, иногда чихал. Кажется, у него началась сезонная аллергия.
– Эй, Афоня! – крикнул Шилов, чтобы отвлечься от дурных мыслей. – Как твой нос?
– Благодарствую, недурно, – неохотно ответил Афоня.
– А мне так не кажется. Вчера ты целую ночь чихал и кашлял на чердаке, я слышал.
– Делать тебе, Шилов, нечего, только и занимаешься тем, что подслушиваешь. Ночью спать надо. А ты, небось, еще и о бабе своей все время думал.
– Молчал бы. О тебе ведь беспокоюсь! Может, в поликлинику сгоняешь, доктору покажешься? Он тебя от аллергии враз излечит.
– Я лучше по старинке, горячего чая с вареньем хлебну или молочка с чесночком…
– Так может на них у тебя и аллергия! – Шилов засмеялся.
– Аллергия у меня сезонная, на травы цветущие. А ты что-то веселый слишком. Случилось чего?
Шилов немедленно заткнулся. Уж что-что, а чувствовать настроение хозяина Афоня умел, немало лет вместе живут все-таки. Что-то вроде телепатической связи у них развилось. Шестым чувством, выцеживая мельчайшие изменения в интонации, друг друга понимают.
– Да так, – буркнул Шилов, подхватываясь. Пихнул книгу обратно на полку, сунул ноги в старые шлепанцы, пошлепал к входной двери.
– Сразу делай, что бы это ни было, – сказал домовой ему вслед, – потом поздно будет.
– Хм…
– Я тебе дурного не посоветую, не то что шалава твоя новообретенная!
– Я тебя выпорю, Афоня, клянусь, если хоть раз еще Соню шалавой назовешь.
– Натуральная шалава.
Шилов запустил в домового тапочком и попал, потому что зловредный домовой и не думал уворачиваться. Афоня заскулил, потирая ушибленный бок, заругался.
– Вредная тварь… – пробормотал Шилов огорченно.
Очутившись во дворе, он первым делом пошел в туалет. Туалетов в его доме было два. Один, основной, в помещении, а другой – для романтики – во дворе. Во второй Шилов любил ходить, если приспичит посреди ночи; брал какую-нибудь газету или книгу и шел. Туалет был деревянный, изящно перекошенный, со скрипучей дверцей, запиравшейся на ненадежную щеколду. Внутри на черном шнуре висела тусклая лампочка. Гости, приезжавшие к Шилову, удивлялись привычке хозяина ходить именно в этот туалет, но тактично молчали.
Шилов дернул за прибитую ржавым гвоздем ручку, щелкнул выключателем и замер на пороге. Из дыры, которую по-научному зовут «очком», поднимался красный пар. Вернее, пар-то, может, и белый был, но красный свет, который источала какая-то установка, спрятанная в глубинах туалетных пространств, делал его именно таким. В неровные щели между досками пробивались рубиновые лучи, хлестали по стене и потолку. Откуда-то доносилось мерное жужжание, будто шумел допотопный холодильник. Со стен туалета свисали странные белые червяки, которые медленно ползли по периметру и, натыкаясь друг на друга, старались друг друга поглотить. Кто успевал первым, кто разевал «рот» шире, тот и пожирал недруга, втягивал его тонкими гибкими щупальцами в едва заметную щелку возле хвоста. Или головы, это с какой стороны смотреть.
Шилов некоторое время зачарованно смотрел на красный свет и червей, а потом поспешно захлопнул дверь. Зачем-то посмотрел на солнце: оно соскочило с зенита и спускалось к горизонту. На небо набегали тучи, поля пшеницы в солнечных лучах казались красными, будто залитыми кровью. Где-то вдалеке неуверенно запел кочет, осекся, замолчал, нервно закудахтал.
– Что за бред… – пробормотал Шилов и побежал в дом. В кабинете первым же делом увидел Афоню, который, заметив его состояние, отложил вязальные спицы и посмотрел на него с любопытством и тревогой.
– Чего случилось-то?
Шилов, сверкая глазами, как безумец, понесся по коридору в туалет. Захлопнул за собой дверь, отдышался. С опаской заглянул в унитаз, но там все было в порядке. Сделав дело, Шилов вышел в коридор, остановился и крепко задумался. Черви и свет он мгновенно связал с кристаллами в бочке у тетки Еленки и странным пищащим механизмом… кстати, где он? Шилов сунул руку в карман, достал диск, повертел его на ладони. Сзади раздались торопливые шажки, и Шилов, вздрогнув, обернулся.
Перед ним стоял домовой, который притащил в кулачках носки. Носки были симпатичные, черно-белые, с вышитыми квадратами и ромбами.
– Связал для твоей бабы носки, – грубо произнес Афоня. – Ты убираться в доме будешь или как всегда? Эй, Шилов, что с тобой? Лица на тебе нету!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120