Если бы мы запоздали хоть на один день, то нам, вероятно, совсем не удалось бы достигнуть земли, ну а если бы пришли на несколько дней раньше, то, возможно, попали бы на нее без труда. Поручиться за то или другое, конечно, нельзя. Итак, мы не ликовали, а испытывали лишь чувство удовлетворения от сознания, что два человека, представлявшие всю экспедицию, все же побывали на земле. Дело было сделано почти так, как планировалось. Никто не сможет упрекнуть нас, что мы якобы не завершили путешествия самостоятельно. Тем не менее перед нами тогда было еще немало трудностей, и у меня не было чувства облегчения и радости. Это было такое ощущение, словно на мои плечи все еще давит огромная тяжесть.
Земли мы достигли примерно в десять часов вечера, но для нас это было, скорее, десять утра, так как мы сместили время на целых двенадцать часов: двигались ночью, а спали днем. Здесь привычным способом по солнцу не узнаешь времени суток. Тут, совершая свой ежедневный круговорот, оно и днем и ночью стоит на одной и той же высоте.
Остаток дня я посвятил составлению четырех радиограмм. Их следовало тщательно обдумать и столь же тщательно закодировать. Кен помогал мне в этом. Пока я писал следующую радиограмму, он кодировал уже готовую. Вечером – фактически уже утром 29 мая, примерно в 6.30 утра, – «Индьюренс», как обычно, вступил в радиосвязь: «Внимание, внимание. Говорит военный корабль «Индьюренс». Я хотел, чтобы Фредди первый узнал о том, что мы достигли земли, но это можно было сделать лишь в том случае, если на «Индьюренс» послать закодированную радиограмму. На расшифровку ее им потребовалось бы некоторое время, но до этого мне надо было сообщить Фредди то, что на «Индьюренсе» не поняли бы, но для Фредди было бы ясно. Итак, первую радиограмму я послал для передачи Фредди Чёрчу. Находясь на станции «Т-3», он не мог слышать меня, но слышал радио «Индьюренса». Поэтому через «Индьюренс» я ему просто сообщил: «Фредди, ура!»
Помню, радист «Индьюренса» сказал: «И это все, что я должен передать для Фредди?» Затем он снова связался со мной и спросил: «И больше ничего не надо?» Я ответил: «Да, это все». Тогда он сказал: «О кей, я передам Фредди, но не думаю, чтобы он понял». Он передал мне слова Фредди: «О да, я понимаю, что это значит».
Для остальных радиограмм я воспользовался кодами. Одна радиограмма была адресована председателю комитета сэру Майлзу Клиффорду для передачи королеве, другая – непосредственно принцу Филиппу, покровителю нашей экспедиции, еще одна – для печати и последняя, короткая радиограмма – капитану Бьюкенену.
Текст сообщения, которое должно было быть передано ее величеству, гласил:
«29 мая в 19.00 по среднему гринвичскому времени, пройдя 3620 сухопутных миль от мыса Барроу и побывав на Северном полюсе, мы совершили выход на скалистый островок, расположенный на 8049 с. ш. и 20°23 в. д. Буду крайне признателен вам, если вы сообщите ее величеству королеве, что первое пересечение по льду Северного Ледовитого океана завершено. Примите лично и передайте всему комитету наши самые горячие поздравления и благодарность.
Участники экспедиции».
А нашему покровителю я передал:
«Шлем нашему покровителю самые горячие приветы с 8049 и 20°18 в. д. – пункта, отстоящего в одной миле к западу от скалистого островка, на котором сегодня непродолжительное время побывали два участника нашей экспедиции. Завершив, таким образом, наш переход, мы могли бы испытывать чувство облегчения, тем более что военный корабль „Индьюренс“ находится всего в 100 милях к юго-западу от нас, но пока еще рано предаваться благодушию, так как лед повсюду сильно взломан и быстро движется к Гренландскому морю. Предстоящие две недели санного перехода вполне могут оказаться самыми опасными за все путешествие.
У. Херберт, руководитель экспедиции».

14 ОКОНЧАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
Нам удалось побывать на земле, и теперь мы устремились к кораблю. Надо было торопиться; к этому времени лед вскрылся повсюду и, быстро двигаясь, образовал хаотические нагромождения. Наиболее сносный для нас путь открывался в северо-западном направлении, где, по-видимому, имелась льдина порядочного размера, и мы двигались примерно в этом направлении. Однако, когда мы добрались до этой льдины, нам удалось пройти по ней лишь около двух миль, а затем снова очутились среди нагромождений льда. Это было наиболее труднопроходимое место из всех встретившихся нам с тех пор, как мы прошли первые мили от зимнего лагеря. Льдины не только были сильно взломаны, но к тому же и перемещались, сталкивались друг с другом, и нам все время приходилось перескакивать с одной плавающей льдины на другую. Нам надо было держаться как можно ближе друг к другу, чтобы не оказаться разъединенными. К тому же мы опасались белых медведей, которые каждый день подкрадывались к нам поодиночке или парами. Отпугнуть их было трудно. Приходилось просто идти вперед в надежде, что они все же первыми отступят и удалятся, иначе придется стрелять в них. Медведей было так много, и они появлялись так часто, что мы начали беспокоиться, хватит ли нам патронов. Одним метким выстрелом из скорострельной винтовки калибра 270 можно свалить белого медведя, но таким мастерством мы не обладали. К тому же при усталости, когда мы с трудом переводили дыхание, а внимание было поглощено упряжкой возбужденных собак, едва ли возможен точный прицел. Поэтому мы всегда наводили на белого медведя одновременно три винтовки, но стараясь свести до минимума расход патронов, не стреляли все сразу и производили лишь минимум необходимых выстрелов. Два или три выстрела делали только в том случае, если не были уверены, что противник мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76