– Два рагу и зелень.
Кухарка, мадам Риво, зачерпнула, как машина, длинным половником из котла, вмазанного в плиту, соусную коричневую жижу, ответила, будто эхо, деревянным голосом:
– Два рагу и зелень.
Мишель вытер свою мокрую голову и прошел в комнату за кухней. Двуспальная кровать, пузатый комод. На комоде зеркало, в рамке фотография женщины под зонтиком. Широкополая соломенная шляпа с целым кустом роз на боку. Ленты от шляпки завязаны у подбородка пышным бантом, концы ниспадают на бюст, уверенно выдвинутый вперед. Под широкими полями просторной шляпы круглое лицо усмехалось откровенным призывом полураскрытых сочных губ и слегка прищуренных глаз.
– Рьетта, – посмотрел на портрет Мишель и сам усмехнулся. Ему вспомнилось, как он сейчас вошел в харчевню и столкнулся с тетушкой Генриеттой. У нее в руках был поднос с оловянной посудой и стопками. И это хорошо, что у нее руки оказались занятыми. А то она могла броситься ему на шею. Мишель прочел это в том, как глаза ее вонзились в него. Последнее время на нее находят приступы влюбленности, последние порывы затихающей бурной зрелости, за которой неслышными шагами тихо подкрадывается старость. Мишель надел фартук и посмотрелся в зеркало. Оттуда на него смотрел гарсон третьеразрядной харчевни. И опять Мишель улыбнулся. На круглом столе посередине комнаты в глиняном кувшинчике стояли свежесломанные ветки с большими желто-зелеными, лапчатыми листьями. Мишель остановился на полушаге, провел рукой по осенне-окрашенному листу, склонившемуся на матовую поверхность стола, как будто поласкал лист, и усмехнулся в третий раз. Потом завернул газовый рожок и вышел через кухню в харчевню.
Там прибавилось народу. Франсуа кричал Мишелю через столы, напоминая о стаканчике. Мишель повернулся.
За буфетной стойкой на высоком табурете сидела тетушка Генриетта, широкая и строгая, как языческий бог. Мишель вопросительно посмотрел на нее.
– Один средний, Рьетта… Я проспорил сегодня утром Франсуа.
Тетушка Генриетта в ответ сказала краями еще подцвеченных губ:
– Не балуй его, Мишель. Он пьяница и норовит выпить на дармовщинку… Он нарочно выдумывает дурацкие пари, в которых выигрывает сам наверняка.
– Ты слишком строга к моим товарищам, Рьетта, – покраснел Мишель.
– Я только справедлива, мой дорогой,– любезно улыбнулась тетушка Генриетта и налила стаканчик абсента.
Высоко подняв подносик с поставленным на нем стаканчиком, Мишель скользнул в угол к столику Франсуа. Тот хохотал и показывал на Мишеля пальцем:
– Ого!.. Гарсон!.. Два рагу и зелень!.. – Мишель стиснул зубы и дожидался, пока Франсуа выпьет и отставит стаканчик обратно на подносик. Ему казалось, что Франсуа нарочно пьет медленней обычного. Франсуа облизал губы и поставил стаканчик.
– Теперь мы квиты, – остро сказал Мишель и отвернулся от Франсуа, который смеялся, несколько раз приговаривая:
– Надо спорить – надо и выигрывать…
Пьер передвинул трубку в правый угол рта и пыхнул сизым дымом.
– У тебя скверная манера шутить, Франсуа.
От буфета послышался тонкий звоночек. Это постучала тетушка Генриетта концом ножа о край салатной миски.
Это был знак Мишелю, что в харчевне новый, не бывавший ранее, посетитель. Мишель пересек простор харчевни и остановился у крайнего столика. Там сидел посетитель, в больших круглых очках. Поднятый воротник скрывал нижнюю часть лица. Из-под полей надвинутой шляпы Мишеля тронул стеклянный блеск очков.
– Возьмите тарелки… и дайте мне.
Мишель наклонился над столиком. Большие очки приблизились к лицу Мишеля. Посетитель почти беззвучно произнес:
– Я знаю, о чем вы писали в Россию.

VII. ЗАГАДКА МЕРТВЕЦКОЙ

Борис Глебыч посмотрел на пустой стол и крикнул на Федора:
– Да объяснишь ты толком или нет?
Федор стукнул ящиком о кирпичный пол и тяжело передохнул.
– Да что же толком объяснять, Борис Глебыч, если трупа на месте нет?.. Только и делов.
Борис Глебыч переглянулся с Тахом и приказал Федору:
– Говори по порядку… Труп был?
– Был. Вчера Никифор с Гаврилой принесли его, как полагается. Мне сдали. Я ему место вот на этом самом столе определил. Мешок с одежиной у меня заперт в шкафу, опять как полагается…
– Накрыли вы его футляром, ящиком, – перебил Федора Tax, – а сейчас?
Федор развел руками.
– Верно-с, доктор… А сейчас нету трупа. Воскрес из мертвых и вознесся на небо, не иначе.
Федор теперь окончательно пришел в себя от неожиданности и даже начал острить, что вообще любил делать, несмотря на свое мрачное занятие служителя больничной мертвецкой. Борис Глебыч почесал в ухе.
– Значит, одним вскрытием меньше? Тем лучше… А ты, Федор, посмотри-ка по другим столам, не разбежались ли остальные покойники?
Таху Борис Глебыч сказал:
– Как же это вы, батенька, живого в покойники определили? Зрачки смотрели?
– Смотрел. Не реагировали.
– Гм… Вот черт! Это Торама какой-то… Впрочем, не нашего разума это дело… Какая пинкертоновщина свалилась! Это уж пускай милицейские спецы разбирают, загадочки разгадывают, я тут ни при чем, не я загадывал. Да вот, кстати, и товарищ… Легок на помине.
Молодой следователь выслушал рассказ о пропавшем трупе и пожал плечами.
– Я, товарищи, служу очень недавно… Самому мне, по совести сказать, в деталях не разобраться. Напишу протокол, направлю дальше… А вы заявленьице напишите, доктор.
Борис Глебыч всплеснул руками.
– А ну вас… Мне вскрытия надо делать, а тут еще заявления писать? Мерси, не намерен… Федор покойника потерял, Федор в контору заявит, контора разберется… У нас в конторе такой спец Баран Баранович сидит, он выкрутит… А я еще раз – мерси…
Следователь примостился у высокой конторки, на которой обычно пишутся протоколы вскрытий, и начал писать, старательно выводя буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41