– Это все потому, что ему пришлось влезть в отцовский пиджак слишком рано. – Не раз Шарон выслушивала от матери одно и то же внушение. – Ему было лишь двадцать, когда умер Чарли, и парень принял на себя всю ответственность за мать и Фрэнка, и, конечно, за бизнес, а ведь это наше общее дело.
И так далее… Шарон с раздражением невольно повторяла про себя наизусть, что «тяжким трудом и преданностью интересам семьи Робби превратил компанию в нечто куда более впечатляющее, чем то, какой она была во времена его отца».
Да, мать защищала «бедняжку Робби», потому что он приходился ей племянником. Шарон понимала силу этой родственной привязанности, но не могла побороть неприязни к кузену, которая со временем переросла в отвращение. Она знала и то, что Роберт, мягко говоря, отвечает ей взаимностью, хотя и маскирует это, искусно прикрывая изощренность своих издевок внешней галантностью (в их нескончаемом поединке ответные колкости Шарон были детским, игрушечным оружием). Ее поражало, что со стороны многие почем-то находили Роберта куда более привлекательным по сравнению с Фрэнком.
– Он очень сексуален, и притом опасно сексуален, – поделилась своим впечатлением с Шарон одна из девушек, работавших в небольшой семейной фирме, которую Роберт возглавил после смерти отца. – Бьюсь об заклад, в постели он на такое способен!.. – убежденно добавила эта крошка, как бы в ответ на ее холодное молчаливое недоумение.
Шарон буквально передернуло от столь недвусмысленного откровения. Она подумала, что, если бы эта девица видела, каков Роберт на самом деле, каким жестким и тяжелым он может быть, обольщение, пожалуй, испарится за секунду. Сама Шарон менее всего хотела бы любви такого типа. Тем более что знала, кто должен ей принадлежать – душой, сердцем и телом…
Ей было двенадцать, она еще не начала расцветать, когда, взглянув через стол на первом своем полувзрослом дне рождения, она увидела Фрэнка и влюбилась в него без памяти. И все это время, целых десять лет, тянулась к нему, ждала, надеялась, молилась, страстно желая, чтобы и он полюбил ее – не как кузину, а как женщину. Единственную женщину. Только он так и не полюбил.
Вместо этого Фрэнк увлекся другой. Втюрился в миленькую, забавную Джейн. А сейчас малышка стала его женой. Шарон не могла даже возненавидеть ее, хотя и очень старалась.
Не очень-то Фрэнк и Роберт походят на братьев, разве что оба высокие и широкоплечие, решила Шарон, с негодованием глядя на старшего кузена. Фрэнк был прекрасен теплой красотой юного бога солнца, его слегка вьющиеся каштановые волосы золотились на концах, в глазах синело летнее небо, кожа могла вызвать зависть любой кинозвезды. Роберт же больше походил не на бога, а на демона…
Как и Фрэнк, он унаследовал от бабушки-итальянки смуглый цвет кожи. Но у Роберта бронзовый оттенок был более насыщенным, в отличие от нежно-матового Фрэнка. И глаза были холодные, прозрачные, как ключевая вода, – глаза, способные с трех метров обратить твою кровь в лед… Его волосы темнее, чем у Фрэнка, не черные, но очень темные, с блестками расплавленного золота, янтарно мерцавшими в лучах солнца.
Шарон не была полной дурой. Она понимала, что физически некоторых женщин привлекает такой тип мужчин и что в своем роде, возможно, как говорила девушка на работе, он уникальный экземпляр. Но сама она никогда не находила его привлекательным. Она постоянно натыкалась на его нрав – этот острейший меч в непредсказуемо ловких, не знающих пощады руках, на который она столько раз яростно, очертя голову бросалась. Его сарказм, способен в клочья растерзать твою гордость, словно пума своими спрятанными в бархат когтями.
– Что, черт возьми, происходит? – процедил Роберт, поворачиваясь наконец к ней.
Шарон встретила его взгляд, готовая к схватке. Похоже, он еще толком не рассмотрел фотографию, и ей не терпелось сейчас же потребовать заветную находку обратно. Все мышцы у нее дрожали от напряжения.
– Мама и папа уехали, – неприязненно сообщила она. – Здесь только я…
– Именно тебя я и хотел видеть, – вежливо парировал Роберт, проходя мимо и опускаясь на корточки перед костром.
С чего бы это? – подумала Шарон, неожиданно для себя замечая, что любой другой мужчина в подобной ситуации выглядел бы смешным – в дорогом, безукоризненно сшитом деловом костюме, сияющих туфлях и белоснежной сорочке – и в такой позе. Но с Робертом все было совершенно иначе. И почему, задавалась она вопросом, костер – ее костер – дымит именно на нее, а не на него?
«Все в этой жизни против меня…» Глаза снова были на мокром месте. Она попыталась стряхнуть слезы, отчаянно заморгав. Роберт сардонически заметил:
– В чем смысл этого самопожертвования, моя дорогая кузина? Ведь не в том же, как кто-то в своих незрелых мечтах надеется, что из пепла этого слезливого действа возродится, словно Феникс, новая и еще более крепкая любовь к Фрэнку, которую он на сей раз разделит?..
– Конечно нет, – поспешно возразила Шарон, слишком ошеломленная внезапным сокрушительным выпадом, чтобы притвориться, что она не поняла вопроса. Только Роберт мог предположить такую подоплеку ее действий, только он мог так подло обвинять ее. – Если хочешь знать, – с горечью заявила она ему, – я всего лишь пытаюсь сделать то, что ты сам из года в год мне советовал – признать, что Фрэнк не… что он никогда… – Она замолчала. Чувства переполняли ее. – И вообще, проваливай отсюда ко всем чертям. Это не имеет к тебе никакого отношения… И у тебя нет никакого права…
– Я брат Фрэнка, – твердо напомнил он ей. – И, как брат, обязан защищать его брак и его от…
– От чего?
1 2 3 4 5 6 7 8