Когда он, спускаясь по лестнице, все-таки заплатил проигрыш, я подумал, до чего же он хорошо себя держит и все старается показать, что считает за честь проиграть мне пари. Я вспомнил, как мы тогда стояли в баре, потягивая мартини, у меня было удивительное чувство облегчения, как если бы я сухим выбрался из воды, и вместе с тем мне хотелось узнать, насколько тяжел для него проигрыш. Я всю неделю стрелял из рук вон плохо, а он превосходно, хотя выбирал почти недосягаемых голубей и все время держал пари на себя.
- Хотите реванш на счастье? - спросил он.
- Как вам угодно.
- Да, если вы не возражаете.
- А на сколько?
Он вытащил бумажник, заглянул в него и расхохотался.
- Собственно, для меня все равно,- сказал он.- Ну, скажем, на восемь тысяч песет. Тут, кажется, наберется.
Это по тогдашнему курсу равнялось почти тысяче долларов.
- Идет,- сказал я, и все чувство внутреннего покоя мигом исчезло и опять сменилось пустым холодком риска.- Кто начинает?
- Раскрывайте вы.
Мы потрясли тяжелые серебряные монеты по пяти песет в сложенных ладонях. Потом каждый оставил свою монету лежать на левой ладони, прикрывая ее правой.
- Что у вас? - спросил он.
Я открыл профиль Альфонса XIII в младенчестве
- Король,- сказал я.
- Берите все эти бумажонки и, сделайте одолжение, закажите еще выпить.- Он опорожнил свой бумажник.- Не купите ли у меня хорошую двустволку?
- Нет,- сказал я.- Но, послушайте, Луис, если вам нужны деньги...
Я протянул ему туго сложенную пачку толстых глянцевито-зеленых тысячных банкнот.
- Не дурите, Энрике,- сказал он.- Мы ведь поспорили, не так ли?
- Разумеется. Но мы достаточно знаем друг друга.
- Видимо, недостаточно.
- Ладно,- сказал я.- Ваше дело. А что будем пить?
- Как вы насчет джина с хинной? Очень славный напиток. Мы выпили джина с хинной, и хотя мне было ужасно неприятно, что я его обыграл, я все же был очень рад, что выиграл эти деньги; и джин с хинной казались мне вкусными как никогда. К чему лгать о таких вещах и притворяться, что не радуешься выигрышу, но этот Луис Дельгадо был классный игрок.
- Не думаю, чтобы игра по средствам могла доставлять людям удовольствие. Как по-вашему, Энрике?
Не знаю. Никогда не играл по средствам
Будет выдумывать. Ведь у вас куча денег.
Если бы,- сказал я. - Но их нет.
- О, у каждого могут быть деньги,- сказал он.- Стоит только что-нибудь продать, вот вам и деньги.
- Но мне и продавать нечего. В том-то и дело.
- Выдумаете тоже. Я еще не встречал такого американца" Вы все богачи.
По-своему он был прав. В те дни других американцев он не встретил бы ни в "Ритце", ни у Чикоте. А теперь, оказавшись у Чикоте, ън мог встретить таких американцев, каких раньше никогда не встречал, не считая меня, но я был исключением. И много бы я дал, чтобы не видеть его здесь.
Ну, а если уж он пошел на такое полнейшее идиотство, так пусть пеняет на себя. И все-таки, поглядывая на его столик и вспоминая прошлое, я жалел его, и мне было очень неприятно, что я дал официанту телефон отдела контрразведки Управления безопасности. Конечно, он узнал бы этот телефон, позвонив в справочное. Но я указал ему кратчайший путь для того, чтобы задержать Дельгадо, и сделал это в приступе объективной справедливости и невмешательства и нечистого желания поглядеть, как поведет себя человек в момент острого эмоционального конфликта,- словом, под влиянием того свойства, которое делает писателей такими привлекательными друзьями.
Подошел официант
- Как же вы думаете? - спросил он.
- Я никогда не донес бы на него сам,- сказал я, стремясь оправдать перед самим собой то, что я сделал.- Но я иностранец, а это ваша война, и вам решать.
- Но вы-то с нами!
- Всецело и навсегда. Но это не означает, что я могу доносить на старых друзей.
- Ну, а я?
- Это совсем другое дело.
Я понимал, что все это так, и ничего другого не оставалось сказать ему, но я предпочел бы ничего об этом не слышать.
Моя любознательность насчет того, как ведут себя люди в подобных случаях, была давно и прискорбно удовлетворена. Я повернулся к Джону и не смотрел на стол, за которым сидел Луис Дельгадо. Я знал, что он более года был летчиком у фашистов, а здесь он оказался в форме республиканской армии, в компании трех молодых республиканских летчиков последнего набора, проходившего обучение во Франции.
Никто из этих юнцов не мог знать его, и он, может быть, явился сюда, чтобы угнать самолет или еще как-нибудь навредить. Но зачем бы его сюда ни принесло, глупо было ему показываться у Чикоте.
- Как себя чувствуете, Джон? - спросил я.
- Чувствую хорошо,- сказал он.- Хороший напиток, о'кей. От него я немножко пьян. Но это хорошо от шума в голове.
Подошел официант. Он был очень взволнован.
- Я сообщил о нем,- сказал он.
- Ну что ж,- сказал я.- Значит, теперь для вас все ясно.
- Да,- сказал он с достоинством.- Я на него донес. Они уже выехали арестовать его.
- Пойдем,- сказал я Джону.- Тут будет неспокойно.
- Тогда лучше уйти,- сказал Джон.- Всегда и всюду беспокойно, хоть и стараешься уйти. Сколько я должен?
- Так вы не останетесь? - спросил официант
- Нет.
- Но вы же дали мне номер телефона...
- Ну что ж. Побудешь в вашем городе, узнаешь кучу всяких телефонов.
- Но ведь это был мой долг.
- Конечно. А то как же. Долг - великое дело.
- А теперь?
- Теперь вы этим гордитесь, не правда ли? Может быть, и еще будете гордиться. Может быть, вам это понравится.
- Вы забыли сверток,- сказал официант. Он подал мне мясо, завернутое в бумагу от бандеролей журнала "Шпора", кипы которого громоздились на горы других журналов в одной из комнат посольства.
- Я вас понимаю,- сказал я официанту.
1 2 3 4