— Я хотел сказать Фредди, что этот тип очухался.— Ну и скажи. А я пойду к тебе.Когда Томас Хадсон вернулся домой, Роджер ничком лежал на кровати в дальнем конце крытой веранды, обращенном в глубь острова. Было совсем темно, и праздничный шум еле доносился сюда из бара.— Спишь? — спросил Томас Хадсон.— Нет.— Выпить хочешь?— Да нет, пожалуй. Спасибо.— Как рука?— Распухла и болит. Но это пустяки.— Тебе снова не по себе?— Да. Накатило, да как!— Завтра утром приедут ребята.— Вот и хорошо.— Ты правда не хочешь выпить?— Нет, дружок. А ты пей.— Я, пожалуй, хлебну виски на сон грядущий.Томас Хадсон подошел к холодильнику, приготовил себе стакан виски с содовой, вернулся на веранду и сел там в темноте рядом с Роджером, лежавшим на кровати.— Сколько же всякой сволочи гуляет по белу свету, — сказал Роджер. — Этот тип — порядочная дрянь, Том.— Ты его кое-чему научил.— Нет. Вряд ли. Я осрамил его и немножечко подпортил. Но он отыграется на ком-нибудь другом.— Он сам напросился на драку.— Конечно. Но я не довел дела до конца.— Ты его только что не убил.— Вот об этом я и говорю. Он теперь еще подлее будет.— А может, ты его все-таки проучил, дал ему хороший урок?— Нет. Вряд ли. То же самое было и в Калифорнии.— А что там случилось? Ты мне так ничего и не рассказал.— Была драка вроде сегодняшней.— С кем?Роджер назвал имя человека, занимавшего высокий пост в том, что именуется индустрией.— Я не имел ни малейшего желания связываться с ним, — сказал он. — Это случилось в доме, где у меня возникли некоторые осложнения с женщиной, и, собственно говоря, мне там быть не полагалось. Весь вечер этот субъект донимал, и донимал, и донимал меня — куда хуже, чем это было сегодня. Наконец терпение мое лопнуло, и я дал ему, дал как следует, ни на что не глядя, и он неловко ударился головой о мраморные ступеньки бассейна. На беду, бассейн был рядом. В себя он пришел к началу третьего дня в «Ливанских кедрах», так что убийцей я не стал. Но у них все было на мази. Таких свидетелей вымуштровали, что, если б осудили за непреднамеренное убийство, считалось бы, что я легко отделался.— Ну а дальше?— А дальше, когда он смог вернуться к делам, мне такое обвинение припаяли, только держись. На все сто. Дальше некуда.— В чем же тебя обвинили?— Во всем. Пачками сыпали.— Не хочешь мне сказать?— Нет. Тебе это ни к чему. Поверь мне на слово, что это было подстроено. Такое на меня возвели, что люди и не заговаривают со мной об этом. Ты разве не заметил?— Пожалуй.— Поэтому я и скис после сегодняшней драки. Всякая дрянь гуляет на белом свете. Отпетые мерзавцы. Бить их — это еще ничего не решает. Отчасти потому они и провоцируют нас. — Он повернулся на кровати и лег навзничь. — Знаешь, Томми, зло — страшная вещь. И оно изощряется, как дьявол. А ведь в старину были какие-то понятия о добре и зле.— Пожалуй, мало кто отнесет твои деяния в рубрику абсолютного добра, — сказал ему Томас Хадсон.— Конечно. Да я и не претендую на это. Хотя мне жаль, что я такой. Борьба со злом не делает человека поборником добра. Сегодня я боролся с ним, а потом сам поддался злу. Оно поднималось во мне, как прилив.— Всякая драка — мерзость.— Знаю. Ну а как быть?— Раз уж начал — побеждай.— Правильно. Но мне стоило начать, и я сразу увлекся.— Ты увлекся бы еще больше, если бы он действительно дрался.— Надеюсь, — сказал Роджер. — Хотя кто его знает. Мне хочется уничтожить всю эту мерзость. Но если увлекаешься, значит, сам недалеко ушел от тех, с кем дерешься.— Он — омерзительный тип, — сказал Томас Хадсон.— Не омерзительнее, чем тот, в Калифорнии. Вся беда в том, что их слишком уж много. Они всюду, в каждой стране, Томми, и все больше и больше забирают власть. Мы живем в плохие времена, Томми.— Когда они были хорошими?— Были дни, когда нам с тобой жилось хорошо.— Правильно. Нам хорошо жилось в разных хороших местах. Но времена-то были плохие.— Я этого не понимал, — сказал Роджер. — Люди говорили, что времена хорошие, а потом от этих людей дым сошел. У всех тогда были деньги, а у меня не было. Потом и у меня завелись, а дела стали дрянь. Но все-таки тогда люди не казались такими подлецами и мерзавцами.— Ты тоже знаешься с порядочной дрянью.— Попадаются и хорошие люди.— Таких немного.— Но есть. Ты всех моих друзей не знаешь.— Ты водишься со всякой шантрапой.— А чьи там сегодня были друзья? Твои или мои?— Наши общие. Они не так уж плохи. Ничтожества, но не злостные.— Да, — сказал Роджер. — Не злостные. Фрэнк — дрянцо. Порядочное дрянцо. Впрочем, злостным я его не считаю. Но теперь я на многое смотрю иначе. А они с Фредом что-то очень уж быстро стали зловредными.— Я отличаю добро от зла. И не говорю, что все это непонятно и не моего ума дело.— А я с добром не очень знаком. У меня с ним никогда не получалось. Зло — это по моей части. Зло я сразу могу опознать.— Скверно сегодня получилось. Жаль.— Просто на меня хандра нашла.— Ну как, спать? Спи здесь.— Спасибо. Если можно, здесь и лягу. Но сначала я посижу в библиотеке, почитаю немножко. Где у тебя те австралийские рассказы, я в последний свой приезд их здесь видал.— Генри Лоусон?— Да.— Сейчас разыщу.Томас Хадсон лег спать, и, когда он проснулся среди ночи, свет в библиотеке все еще горел. V Когда Томас Хадсон проснулся, с востока дул легкий бриз и песок на пляже казался белым, как кость, под ярко-голубым небом, и маленькие облачка, бежавшие высоко вместе с ветром, отбрасывали на зеленую воду темные движущиеся пятна. Флюгер поворачивался на ветру, и утро было чудесное, пронизывавшее свежестью.Роджер уже ушел, и Томас Хадсон позавтракал один и прочитал мэрилендскую газету, доставленную накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22