Рассказы – 0
Илья Прутов
Густав Майринк
Кольцо Сатурна
Ученики ощупью, мелкими шажками, поднимались по винтовой лестнице.
В обсерватории набухала темнота, а возле блестящих латунных телескопов тонкими холодными лучами-струйками падал в круглый зал звёздный свет.
Если медленно поворачиваться из стороны в сторону, позволив глазам свободно блуждать по комнате, можно было увидеть, как разлетаются брызги света, разбиваясь о металлические маятники, свисающие с потолка. Мрак пола заглатывал сверкавшие капли, сбегавшие по гладким, блестящим приборам вниз.
Мастер наблюдает сегодня Сатурн, — сказал Вийкандер немного погодя и указал пальцем на большой телескоп, который, словно твёрдый, мокрый рог огромной золотой улитки, из ночного неба протиснулся сквозь люк обсерватории. Никто из учеников не возразил ему; они даже не удивились, когда, подойдя ближе, убедились в правоте Акселя Вийкандера.
Для меня загадка, как может человек в полумраке, только по положению телескопа, узнать, на какую звезду он направлен, — удивлённо заметил кто-то. — Откуда такая уверенность, Аксель?
— Я чувствую, комната полна тлетворных флюидов Сатурна, доктор Мохини. Поверьте, телескопы засасывают звёзды, на которые направлены, они как живые воронки, и затягивают их лучи, видимые и невидимые, в завихрения своих линз!
Если человек, так же, как я — с давних пор, — ночи напролёт проводит в предельном напряжении чувств, словно в засаде, он не только научается чувствовать и различать тихое, незаметное дыхание звёзд, ощущать их приливы и отливы, осознавать, как они беззвучно овладевают нашим мозгом, гасят наши намерения, чтобы поместить вместо них другие — как они, исполненные ненависти, молча борются друг с другом, эти коварные силы, за право приоритета в управлении кораблём наших судеб… Он научается видеть сны бодрствуя и наблюдать, как в известные часы ночи в видимое царство прокрадываются бездушные призраки умерших небесных тел, жаждущие жизни, и в чуждой, медлительной игре, пробуждающей в нашей душе смутный, неизъяснимый ужас, обмениваются загадочными, понятными лишь им знаками… Но давайте включим свет, в темноте легко сдвинуть что-нибудь, — а Мастеру не нравится, если вещи тревожат, перемещая их с законных мест.
Один из друзей подошёл к стене и нащупал выключатель. Слышен был шорох его пальцев, шарящих по стене, — потом разом стало светло, и жёлтая латунь маятников и телескопов ярко вспыхнула в зале.
Ночное небо, только что льнувшее своей мягкой бархатной кожей к окну, вдруг отпрянуло и скрыло свой лик далеко-далеко, в вышине, в ледяных сферах над звёздами.
— Вот та большая, круглая бутыль, доктор, сказал Вийкандер, — это о ней я вам вчера говорил, её использовал Мастер в своём последнем эксперименте.
А вот от этих двух металлических полюсов в стене — вот здесь, видите? — исходили два переменных тока, так называемые волны Герца, и они образовали вокруг бутыли электрическое поле.
Вы поклялись, доктор, хранить молчание относительно всего, что вы здесь увидите и узнаете, обещали помочь нам как психиатр, конечно, насколько это возможно.
Вы правда думаете, что, когда придёт Мастер и, полагая, что за ним не наблюдают, начнёт производить вещи, о которых я вам намекнул, но далее открывать их вам не имею права, что вы не поддадитесь влиянию внешних его действий и на основе только лишь безмолвных наблюдений за его сущностью сможете сделать заключение о том, исключается ли в его случае безумие?
Сможете ли вы не поддаться предрассудкам, которые свойственны учёным, и, если понадобится, открыто признать: да, это неизвестное мне психическое состояние, возможно, подобное летаргии, называемое Турийя, это что-то, никогда не виданное наукой, но не безумие?
Достанет ли у вас мужества открыто признать это, доктор?
Видите ли, только любовь к Мастеру и желание уберечь его от ударов судьбы, заставило нас пойти на то, чтобы привести вас сюда и, может быть, позволить вам увидеть то, чего ещё никогда не видел непосвящённый.
Доктор Мохини взглянул на него.
— Я честно сделаю то, что в моих силах, и приму во внимание ваши требования и вчерашние слова; но, знаете, как поразмыслю над этим, хочется за голову схватиться. Неужели и правда есть некая наука, некое тайное знание, необозримо широкое поле явлений, само существование которых остаётся нам неизвестным?!
Вы рассказали не только о магии — чёрной и белой; я услышал от вас о тайнах сокровенного зелёного царства и о невидимых жителях фиолетового мира!
Вы сами занимаетесь фиолетовой магией, так вы сказали, и принадлежите к древнему братству, которое с незапамятных времён призвано было хранить эти тайны и арканы.
А о «душе» вы говорите как о чём-то достоверном, реально существующем!
Будто бы это тонко организованный, вещественный завиток, носитель совершенно определённого сознания!
Но это ещё не всё, вы говорите, что ваш Мастер будто бы заключил такую душу в этом стеклянном сосуде, поместив его в осциллятор Герца?!
Я не в силах поверить этому, ведь это же полнейший…
Аксель Вийкандер нетерпеливо отодвинул свой стул, в полном расстройстве чувств подошёл к телескопу и уставился в него.
— Да, что же вам сказать, доктор Мохини, — помедлив, заметил наконец один из друзей. — Так оно и есть. Мастер действительно долгое время держал в этой бутылочке в изоляции человеческую душу, снял с неё теснившие её оболочки, одну за другой, будто очистил луковицу, облагородил её силу — и однажды она сбежала, прошла сквозь стекло и изолирующее электрическое поле… и сбежала! — В эту секунду речь его прервал громкий крик Акселя Вийкандера, и все удивлённо на него посмотрели.
1 2 3 4