от квартала Изиды и Сераписа, где находятся Нимфей Клавдия, Амфитеатр Флавиана и Школа Галлов, вплоть до квартала храма Мира с массивными арками, с вершиной Субуры, с Колоссом Солнца, увенчанным широкими золотыми лучами, с Термами Диоклетиана, и Священной улицей, где было необычное оживление людей в тогах с непокрытыми головами или в остроконечных колпаках, туниках и голубых хламидах.
Шествие сенаторов поднималось на Целий, и они инстинктивно последовали за ним, погружаясь в шумную толпу, до ограды Старой Надежды, через бронзовые ворота которой была видна растительность садов, тропинки, залитые солнечным светом, статуи с мрачным красным оттенком; а перед простилем стояла колесница Императора, который должен был отправиться этим утром в Цирк.
Сэмиас нервно упала в объятия сына, совершенно бледного, а Зотик, Гиероклес, Муриссим, Протоген, Гордий, приближенные, евнухи, Юноши Наслаждения и женщины жаловались, простирая руки к красивым сводам, украшенным геммами и золотом. Атиллия громко стала требовать, чтобы спасли примицерия, умоляя Элагабала послать оставшихся ему верными преторианцев поднять его с одра болезни и привести к легионам, может быть, еще преданным Империи. Тогда центурион хризаспидов, не покинувших Императора, затрубил в трубы; ударяя золотыми копьями в золотые щиты, преторианцы побежали в Карины среди криков народа, расступавшегося перед ними.
Из садов приближался шум, прерываемый другим – в каком-то необычном ритме. Пройдя через одну из дверей, двигалось шествие сенаторов, а с наружной стороны еле различалась другая процессия в белых одеждах, в зеленых венках; эти люди размахивали какими-то цилиндрами, с чем-то очень легким на конце. Сенаторы, подняв голову и протягивая руки, восклицали:
– Да будет низвергнут Враг Рима! Да будет низвергнут Враг Отечества! Пусть врага Богов бросят в Сполиарий! В Сполиарий неверного преторианца! В Сполиарий мятежника! Пусть его влекут крюками! Пусть тот, кто убил столько невинных, будет убит крюками; пусть убийцу граждан влекут крюками! О, Юпитер, великий и милосердный, если ты хочешь нас спасти, сохрани нам нашего Императора! Да здравствуют верные преторианцы! Да здравствуют когорты преторианцев! Да здравствуют римские легионы! Услышь нас! К зверям противников Богов!
Они повторяли эти неопределенные угрозы, не называя имя Императора, чтобы, в случае победы над Александром, они могли бы хвалиться тем, что заранее требовали его смерти.
Другие люди, выдвигаясь вперед, в свою очередь, кричали:
– Антонин! Пусть Боги сохранят тебя! Пусть Боги сохранят тебя, Августейший Император; под твоей властью мы блаженствуем, и Боги нас охраняют от несчастья. Под твоей властью мы не страшимся ничего. Ты победил Преступления, ты победил Позор, ты победил Порок, мы в том уверены!
Сенаторы встали перед простилем, протягивая руки:
– Мы все подаем голос за то, чтобы его уволокли крюком! Пусть убийцу граждан уволокут крюком! Пусть убийцу мужчин и женщин уволокут крюком! Пусть того, кто не пощадил свою кровь, уволокут крюком!
Они громко кричали, придавая друг другу мужества и отирая лица полами тог, утомленные, потому что пришли с Палатина, где Александр и Маммеа слушали такие же угрозы.
Другие ораторы красиво вторили:
– В тебе спасение, в тебе жизнь, в тебе наслаждение жизнью. Да здравствует вечно Антонин, чтобы мы могли наслаждаться жизнью! Почитаемый нами, пусть он примет священное имя! Наши предсказания справедливы; с твоего детства мы предвещали тебя и теперь мы возвещаем тоже самое!
– В Сполиарий! – снова начинали сенаторы с нерешительной дерзостью, не находя ответа на восхваления поэтов, руководимых Зописком. Они были собраны для того, чтобы прочесть Элагабалу поэму супруга Хабаррахи, ничего не знали о восстании армии и отупевшие от долгих часов, проведенных в заучивании стихов Зописка, смущали своим появлением сенаторов. Поэты продолжали:
– Божественный Антонин, пусть Боги сохранят тебя! Слава твой Скромности, твоему Благоразумию, твоей Невинности! Мы возвещаем тебе!..
Обе группы встали лицом к лицу; волновались их свитки, развевались латиклавы. Противники готовились вступить в яростный бой, хотя то были сенаторы и поэты. А позади них, ведомые декурионами, уже выстраивались солдаты, готовые вот-вот броситься в битву. Женщины благоразумно убежали, жрецы Солнца поспешно запирались в храме, а музыканты призывно затрубили. И когда сенаторы и поэты отступили назад перед решающим броском друг на друга, раздался громогласный клич. Вперед резко выдвинулись солдаты в остроконечных шлемах, в круглых шлемах, шлемах из звериных голов, со знаменами, с поднятыми копьями, в выпуклых латах, с круглыми щитами. Произошла схватка, раздались крики раненых, падали тела. Воины решительно бежали ко Дворцу. Растерявшиеся поэты и сенаторы, не зная, где свои, а где чужие, замелькав тогами, обратились в бегство, а солдаты преследовали их, ударяя мечами и при этом не разбирая особенно, кто сенатор, а кто поэт.

XV

Первые ускользнувшие из Лагеря присоединились к солдатам-дезертирам. Опьяненные своей неожиданной свободой, они чувствовали еще большее раздражение против правительства, которое ими повелевало, против своих начальников, против патрициев и богатых граждан, против паразитов; негодовали все те, кому приходилось вести жизнь, полную воинской муштры и лишений. Родившиеся в отдаленных провинциях, откуда их вырвала Империя, они оставались варварами в этом Риме, на который уже давно зарились с аппетитом всегда голодных солдат. И в них проснулся инстинкт убийства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115