Был послан отряд стрелков, чтобы отогнать неприятеля, но люди Аргилла исчезли за выступом холма до того, как отряд смог к ним приблизиться. Шерифмюир представлял из себя гряду невысоких холмов, и невозможно было увидеть, что происходит у противника. Около одиннадцати состоялся короткий совет высших офицеров, который решил, что следует принять бой. Мар произнес взволнованную речь, и все, кроме Хантли, согласились с предложением, но без особого энтузиазма. Карелли, оглядывая лица собравшихся, видел неприязнь. Он догадался, что появление вражеских всадников заставило каждого понять, что их врагами являлись не французы или турки, а их собственные родственники, шотландцы, некоторые, вероятно, были даже их кузенами.Для Карелли это была его служба, которой он посвятил уже двадцать пять лет. Он сражался под началом многих командиров и никогда не задумывался, против кого он сражался. Враг – есть враг, силою обстоятельств оказавшийся по другую сторону. Война – это наука, военная служба – искусство. Он не задавал себе смущающих совесть вопросов. Сегодня для него существовала только одна реальность – верность своему королю, а те, кто выступил против короля, должны стать жертвой его меча. Он выстроил своих людей. Его серьезная жизнерадостность укрепила и вдохновила их. В одиннадцать тридцать они начали продвигаться вперед к тому месту, где, как сообщалось, в последний раз находился противник. * * * Матт вначале едва замечал приходящие и отправляемые сообщения и частое поступление и отправку писем, поскольку Морлэнд всегда активно поддерживал связь с внешним миром. В любом случае, он не был расположен замечать чего-либо, не требовавшего его немедленного вмешательства, из-за страха перед возможным страданием. Прошло шесть лет с тех пор, как умерла Индия, но рана, хотя и зарубцевалась на поверхности, еще ныла в глубине.Все оставалось по-прежнему. Начавшийся процесс исцеления продолжался в обществе Аннунсиаты. Бывая с ней, прогуливаясь и разговаривая, совершая поездки верхом, наслаждаясь ее обществом и чувствуя некоторую потерянность, когда она отсутствовала, Матт, наконец, понял что она действовала во имя короля Джеймса, или, как она теперь, его всегда называла, шевалье. Матта занимал вопрос, должен ли он увещевать ее, и не является ли такая вовлеченность в то, что по крайней мере формально было предательством, опасной для них. Он также сделал некоторые оговорки в отношении отца Ринарда, который был больше католиком, чем хотелось Матту, и мог иметь слишком большое влияние на детей. Но отец Ринард был так необходим Матту, и Матт так неохотно вмешивался во все, связанное с личностным отношением и эмоциями, что он оставил свои сомнения под спудом.Но трещина в его совершенной защите, открытой для Аннунсиаты из доверия и уважения, медленно расширялась. Аннунсиата была единственным человеком, за исключением отца Ринарда, которая могла справиться с Джемми, теперь уже четырнадцатилетним мальчиком, полным силы, энтузиазма и неукротимого духа.Священник вбил в Джемми подобающее поведение и вколотил в него только силой своей личности некоторые знания. После этого он передал его графине. Графиня внушала ему уважение. Она очаровала его, завоевала его расположение своими историями и вызвала более сильные желания, чем кража яиц у крестьян и бег наперегонки среди полей со своими братьями. Джемми вполне был готов полюбить Аннунсиату, которую он считал Прекрасной Еленой и королевой Бодицией. Так как Матт проводил много свободного времени с Аннунсиатой, он оказался вынужденным разделять компанию своего старшего сына, поскольку альтернативой являлось полное одиночество.Матту было больно находиться в его обществе. Возможно более тяжело, чем с другими детьми, потому что Джемми – его первенец, первый плод огромной и слепой страсти к Индии. Более того, Джемми очень походил на него, и одновременно некоторые его черты напоминали Индию, что Маттом воспринималось особенно болезненно. Если же отвлечься от сходства со своими родителями, Джемми вырос красивым мальчиком, сильным, рослым и живым. Многие хотели бы иметь такого первенца. Аннунсиата заметила болезненную озабоченность Матта в присутствии своего сына и однажды, когда они гуляли одни в розарии, деликатно затронула эту тему. Невозможно было заставить Матта говорить об Индии и о прошлом, но Аннунсиата взяла его под руку и начала:– Он действительно твой, ты знаешь. Это видно в каждой черте, в каждом жесте. Что бы ты ни думал о других, Джемми твой.Матт отвернулся и тяжело уставился на чайную розу, словно он никогда раньше ее не видел. Аннунсиата продолжала:– Он находится под твоей опекой по воле Господа, и все они тоже. Нам не всегда приятен наш долг, Матт, но мы всегда признаем его. Бог никогда не возлагает на человека большего, чем тот может вынести.Летом 1715 года Аннунсиата настояла, чтобы Матт не только разрешил Джемми участвовать в скачках в Ветерби, но и присутствовал на них сам. Когда Джемми пришпоривал вороного коня Ландшафта и первым пересек финишную черту, Матт настолько был охвачен восторгом и гордостью, что вопил с остальной толпой и повернулся к Аннунсиате с сияющими глазами и с восхищенной улыбкой до ушей. Аннунсиата в ответ засмеялась с облегчением, потому что вовсе не была до этого уверена, чем обернется ее план. Матт вскоре успокоился, и на его лице опять появилось обычное для него выражение замкнутости и серьезности. Однако когда улыбающийся и торжествующий Джемми подвел своего большого вороного коня к отцу и прабабушке, чтобы получить заслуженную похвалу, Матт с жаром потряс ему руку, и серьезность его лица слегка смягчилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134