Незадолго перед стартом командир велел мне пройти по корабельным помещениям, ещё раз проверить, все ли в порядке.— Улисс! — окликнул он, когда я подошёл к двери рубки. — Как же я раньше не вспомнил: в шкиперском отсеке у нас запасные изоляционные маты. Раздай их пассажирам, пусть используют как матрацы. Хоть и тоненькие, а все лучше, чем на полу.Кольцевой коридор был забит людьми. Они лежали и сидели на полу, почти никто не спал. В гуле голосов я улавливал лишь обрывки речи. Большинство, конечно, говорило на интерлинге, но некоторые — главным образом люди пожилые — переговаривались на старых национальных языках.— …Медленное накопление, они сами не замечают перестройки психики, — доносилось до меня.— …Подложи под голову надувную подушку, мне она не нужна, уверяю тебя…— …Не может быть, чтоб не слышал. Конечно, слышал! Но даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь…— …Никуда! Никуда больше не улечу с Земли! Никуда!Я посмотрел на женщину, произнёсшую эти слова. Она была красива. Резко очерченное меднокожее лицо. Волосы — черным острым крылом. Глаза её были широко раскрыты, в них, как мне показалось, застыл ужас. Рядом с женщиной сидел, привалясь к переборке, и дремал светловолосый мужчина средних лет. С другой стороны к нему прижалась тоненькая девочка лет пятнадцати. Большая отцовская рука надёжно прикрывала её плечо.Я знал эту семью — они жили в Дубове в доме напротив моих родителей, несколько часов назад я видел этот опустевший дом. Их фамилия была Холидэй. Девочку звали Андра. Они поселились на Венере незадолго до моего отлёта на Землю. Помню, эта самая Андра редко играла с детьми, все больше с отцом. Том Холидэй учил её прыгать в воду с вышки плавательного бассейна. Он часто носил её на плече, а она смеялась. Наверно, это было неплохо — сидеть на прочном отцовском плече…— Никуда с Земли! — исступлённо повторяла мать Андры.Я подошёл к ним и поздоровался. Женщина — теперь я вспомнил, что её зовут Ронга, — скользнула по мне взглядом и не ответила.— Здравствуй. — Холидэй приоткрыл глаза.Андра тоже узнала меня и кивнула.— Ты уже пилот? — спросила она.— Скоро стану пилотом, а пока — практикант. — Я перевёл взгляд на её отца. — Старший, почему вы все кинулись на этот грузовик? Ведь по вызову колонистов сюда уже идут пассажирские корабли.— Так получилось, — сухо ответил он и снова закрыл глаза.— Твои родители остались? — вдруг спросила Ронга.— Да.Я подождал, не скажет ли женщина ещё что-нибудь. В её пронзительном взгляде я прочёл странное недоброжелательство. Она молчала.Почему Ронга спросила о моих родителях? Мне вспомнились слова матери: «Мы такие, какие есть…» Что все это означало?..Меня окликнул пожилой сухопарый колонист, забывший снять скафандр. Он так и сидел, в скафандре, скрестив ноги, только шлем снял. Вот чудак! Рядом стоял старомодный большой чемодан — я давно таких не видывал.— Ты из экипажа? — спросил он на неважном интерлинге. — Вы там думаете насчёт воды?— Да, старший, не беспокойся, вода будет, — ответил я. — Помочь тебе снять скафандр?— Нет. Меня интересует только вода. — И он добавил по-немецки: — Торопимся, торопимся, вечно торопимся.Подросток лет тринадцати оторвался от шахмат, посмотрел на человека в скафандре, а потом на меня и снисходительно сказал:— Как будто у них нет установки для оборотной воды!У него были жёлто-зелёные глаза, неспокойный ехидный рот и манера во все вмешиваться. Я это сразу понял — насчёт манеры, — потому что видывал таких юнцов.— Хочешь мне помочь? — спросил я.— Мне надо решить этюд, — ответил подросток. — А что будем делать?— Пойдём со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.— Бен-бо! — выпалил он словцо, которым мальчишки обозначают нечто вроде «как же» или «только тебя тут не хватало». — Как-нибудь я сам решу.Он пошёл за мной, нарочно задевая бутсами рюкзаки пассажиров, перепрыгивая через их ноги и вызывая недовольное брюзжание вслед.— Как тебя зовут? — спросил я.— Всеволод. Это родительское. Тебе нравится?— Нравится.— А я все думаю — оставить или выбрать другое. Мне знаешь, какое нравится? Модест. Как ты думаешь?— Лучше оставь родительское.— Бен-бо! — воскликнул он на всякий случай. — А тебя как зовут?— Улисс.— Родительское?— Нет, собственное.— Улисс — это Одиссей, да? Подумаешь!Я подошёл к двери шкиперского отсека и отпер её. Всеволод тотчас юркнул вслед за мной и принялся хозяйски озираться.— Видишь эти маты? — сказал я. — Ты поможешь раздать их пассажирам.— На всех не хватит… Ладно, ладно, без тебя знаю, что вначале женщинам.Он взвалил кипу матов на спину и исчез. Вскоре он снова появился в отсеке. С ним пришли ещё несколько парней примерно его возраста.— Они тоже будут таскать, — сказал Всеволод.Я отвёл его в сторонку:— Ты, наверно, все знаешь. Ну-ка, скажи, что произошло на Венере?— А ты спроси у Баумгартена. Это который в скафандре сидит.— Спрошу. Но сперва расскажи ты.— Я бы ни за что не улетел, если б не родители. Я-то за свою психику спокоен.«Опять психика, — подумал я. — Только это и слышишь вокруг…»— Может, он его просто не услышал, — продолжал Всеволод, разглядывая мой курсантский значок, — а они из этого такое раздули…— Кто кого не услышал? Говори по порядку.— Так я и говорю. Он ехал с дальних плантаций, и вдруг у него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора…— Не надо про компрессор. Что было дальше?— Дальше начался чёрный теплон. — Парень оживился. — Ух и теплон был! На нашем куполе все антенны расплавились…— Стоп! Ты сказал — испортился вездеход. Дальше?— Вот я и говорю: испортился. А тут теплон начинается, чернота пошла. И тут он проезжает мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100