— Где ты был? — спросил я. — И почему мокрый?— Только сегодня распустились. — Феликс показал мне лилии. — Я долго поджидал. Пришлось, видишь ли, лезть в воду. Там водоём, кажется, пруд…— Феликс, ты, значит, не слушал заседание Совета?— Совета? Ах да, сегодня… Нет, не слушал… — Он снова взглянул на Андру. — По-моему, я тебя раньше не видел.— Познакомьтесь, — сказал я. — Это Андра, надежда этнолингвистики. Феликс, пообедай с нами. Ты что-нибудь ел сегодня?— Нет, я домой. До свиданья.— Почему ты вдруг занялся ботаникой?Он очень удивился, услышав это. Я коротко рассказал о решениях Совета, но у Феликса, по-видимому, были на уме только эти дурацкие лилии.— Не забудь снять ботинки и вытереть ноги, — напутствовала его Андра.Феликс кивнул и, кажется, даже сделал попытку улыбнуться.Мы вернулись к нашим тарелкам.— Странный он, — сказала Андра.
В кабине аэропоезда было тихо и малолюдно. Высокие спинки кресел загораживали нас от посторонних глаз. Мы молчали. На душе было смутно и тревожно, я поглядывал на Андру, тонкий профиль её лица был безмятежно спокоен, но я чувствовал, что она тоже напряжена и встревожена.— О чем ты думаешь? — спросила вдруг она, не поворачивая ко мне головы.— О тебе, — сказал я. — О нас с тобой.Андра чуть качнулась вперёд:— А тогда… в полёте… ты думал обо мне?— Нет.— Я страшно взволновалась, когда услышала о вашем полёте. Почему ты ничего мне не сказал?— Скажу сейчас… Я тебя люблю.— Ох, Улисс…Она закрыла глаза и некоторое время так сидела.Я тоже молчал. Ничего не скажу больше. Вроде бы и не вырвались эти слова. И ничего не надо. Только сидеть вот так, рядом, рука к руке, и мчаться вслед за догорающим днём. И пусть молчит. Все сказано — и ничего не надо.Ну что за радость, в самом деле, быть женой пилота…Даже самые долгие путешествия приходят к концу. А мы летели всего каких-нибудь семнадцать минут.Моросил дождь, когда мы вышли из аэропоезда на мокрые плиты эстакады. С запада плыли чёрные, набухшие дождями тучи. Но, по-видимому, были уже включены на побережье защитные установки: тучи начинали редеть и рассеиваться, потому что дождь был не нужен.Над частоколом сосен виднелись ближние корпуса Веды Гумана. Золотился свет в окнах. Я подумал о своём домике в посёлке космонавтов — давно не горел там свет в окошках, пустых и незрячих. Не хотелось туда возвращаться. Провожу Андру, подумал я, и махну в Учебный центр, переночую у кого-нибудь из товарищей.Мы остановились на переходной площадке. Влево бежала транслента к Веде Гумана, вправо — к Учебному центру и посёлку космонавтов.Остро пахло хвоей, дождём, близостью моря.Андра медлила, стояла в задумчивости. Я посмотрел на неё, и тут же она вскинула тревожный взгляд и сказала:— Не могу расстаться с тобой, Улисс…Так вот, должно быть, и происходят крутые повороты в жизни человека.Был некто Улисс Дружинин, пилот, сын примаров, мрачноватый тип с прекрасными задатками брюзги и бродяги, и никто во всей Вселенной не испытывал особой радости от факта его существования.И не стало его.Ну, как там сказал когда-то поэт? Облако в штанах — вот что осталось от некоего Улисса Дружинина…— Отныне ты не будешь ходить по земле. Я буду тебя носить на руках. Вот так.— Перестань, — смеялась Андра. — Пусти…— Ты моя драгоценность. Моя царевна. Моя ненаглядная.— Откуда у тебя эти слова? Почему ты заговорил по-русски?— Моя жар-птица. Моя жена. Ты моя жена?— Да… Жар-птица-это из сказки?Все, что было раньше, ушло, скрылось за поворотом. Время начало новый отсчёт. Вкрадчиво просачивался в комнату лунный свет, затевая лёгкую игру теней, и мне был близок и понятен старинный первоначальный смысл луны и смысл мира, который поэты не зря же называли подлунным.Не знаю, сколько прошло времени, и не хотел знать. Но вдруг я почувствовал, что Андра опять встревожилась.— О чем ты думаешь? — спросил я, готовый защитить её от всех тревог мира, сколько бы их ни было.Андра молчала.Я слышал, как она легко прошла в гостиную. Вслед за тем донёсся её голос:— Мама?.. Ты не волнуйся, просто я выключила видео… Мама, ты выслушай…Я не слышал, что ей говорила мать, но понимал, что разговор идёт трудный.— Я у Улисса… Да… Мама, погоди, ну нельзя же так, дай мне сказать. Мы решили пожениться. Ты слышишь? Мама, ты слышишь?.. Ну не надо, мамочка, нельзя же так…Она перешла на шёпот, я не различал слов, хотя весь обратился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представлял себе её резкое, прекрасное лицо на экране видеофона, непримиримые глаза. Мне хотелось подскочить к Андре, выхватить видеофон, крикнуть: «Перестань её мучить!»Вернулась Андра, я обнял её, глаза у неё были мокрые.— Что она сказала?— Требует, чтобы я сейчас же приехала домой.— И ты… ты поедешь?— Нет.— Вот какая жена мне досталась! Ох, и буду же я тебя беречь, моя храбрая…Она сжала мою руку:— Не сердись на неё, Улисс. Мама очень хорошая, добрая. Только она устала, потому что отцу никогда не сиделось на месте. Люди ведь разные: один любит движение, другой — покой. Отец вечно таскал её по всем материкам, я ведь и родилась в дороге — на лайнере по пути в Гренландию. А после того случая на Венере мама решила, что хватит с неё кочевой жизни.— Они разошлись с отцом?— Когда Том Холидэй сказал, что приглашён в комиссию Стэффорда и собирается снова на Венеру, мать просто пришла в отчаяние. Не могу тебе передать, какая разыгралась сцена. Отец согласился остаться. Но перед самым отлётом комиссии… в общем, он ничего не мог с собой поделать, так уж он устроен. И мама сказала, чтобы он не возвращался…Андра всхлипнула.— Не плачь. Может, все ещё наладится. Отцу надоест кочевать, и он вернётся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100