Придворные не смогли сдержать восторга, закричали:
– Какая глубина! И вместе с тем точность!.. Цапля на кривых ногах!
– Ощипанная, – веско добавил Павлидий, скользнув взглядом по придворным. Никому не было дано права укорачивать высказывания царя.
– Никто не смеет угрожать моему царству, – сказал Аргантоний. – Как идет Накопление?
– С начала месяца в Сокровенную кладовую доставлено два пирима голубого серебра.
– Два пирима за целый месяц? Верховный жрец, ты забыл о своей главной обязанности.
– Я не забыл. Как можно, Ослепительный! Кроме того, месяц еще не кончился…
– Ты забыл. Ну-ка скажи, что повелел Нетон?
С самого начала разговора Павлидий видел, что царь не в духе. Видно, опять у него жжение в кишках. Все труднее приходилось ему с Аргантонием: в последние годы стал он нестерпимо капризен. Каждое слово поперек поворачивает. Сколько же лет еще отпущено ему богами?
Но вопрос требовал ответа, и Павлидий, скрыв раздражение, привычно забубнил:
– И повелел бог богов Нетон: ничто не должно изменяться, и непреложен закон, и да стоит царство, пока накапливается крупица за крупицей голубое серебро.
– Пока крупица за крупицей накапливается, – поправил Аргантоний. – Я же сказал, что ты забыл. Помнить неточно – все равно что забыть.
– Ты прав, Ослепительный. Я помню, но неточно. – Павлидий решил не сердить царя.
– Ты не хочешь, чтобы щит Нетона был готов поскорее.
– Я хочу, Ослепительный, как можно!
– Кто хочет, тот старается.
– Я очень стараюсь, Ослепительный. Поверь, я строго слежу. Но, как известно, голубое серебро не просто дается в руки. Мрут рабы на руднике…
– Надо пополнять! Или, может быть, на плоскогорье перевелись цильбицены? – в голосе царя послышалась ирония.
Павлидий благоразумно смолчал, не стал сердить царя сообщением, что подлые цильбицены, да и другие племена на плоскогорье – все эти лузитане, индигеты, илеаты – приобрели, скверный обычай яростно сопротивляться тартесским конным отрядам.
– Или перевелись преступники в самом Тартессе? – продолжал Аргантоний, пересев на ступеньку повыше (он строго придерживался совета придворного врача: выходить из воды постепенно).
– Я ревностно их разыскиваю, Ослепительный.
– Преступники всюду! Сколько рабов потребно для рудников, столько чтобы было мне и преступников.
– Будет исполнено. – Павлидий снова клюнул воду. – Разреши доложить, Ослепительный: в Тартесс пришел фокейский корабль.
– Давно не приплывали. Хорошо. Фокейцы не цильбицены. Миликон! – позвал царь.
– Иду, Ослепительный! – Пышно разодетый вельможа с крупным холеным лицом и завитой каштановой бородкой проворно сбежал по ступеням в бассейн, стал рядом с Павлидием.
– Прими фокейца как следует, Миликон. Греки – союзники Тартесса. Вели купцам принять его товар и отгрузить ему олова.
– Стало мне известно, – заметил Павлидий, – что фокейцу не олово потребно, а готовое оружие из черной бронзы.
– Это он, должно быть, по неразумию, – сказал Миликон с добродушной улыбкой. – Не знает наших законов. Я объясню фокейцу, Ослепительный.
– Позови его ко мне на обед. Я сам объясню.
С этими словами царь Аргантоний поднялся во весь свой высокий рост. Двое придворных кинулись к нему с полотенцами.
Амбон не обманул – прислал на корабль сведущего человека. Тот говорил мало, больше смотрел. Подкидывал на жесткой ладони горсть наждака, удовлетворенно кивал. Сказал, что его хозяин намерен взять весь груз наждака – талант за талант олова в слитках. Часть олова, если фокейцу угодно, можно заменить медью.
Горгий угостил сведущего человека вином, стал осторожно выспрашивать – в каких товарах нужда, хорошо ли платит хозяин морякам и ремесленникам, какие нынче цены на масло и полотна. Сведущий человек вино пил исправно, но больше помалкивал, почесывал раздвоенный кончик носа. Однако после четвертого фиала вдруг повеселел, разговорился. Оказывается, был он вольноотпущенником, и выходило по его словам, что лучше его в Тартессе никто в бронзовом литье не смыслит. А узнав, что Горгий из бывших рабов, обрадован но ткнул брата-вольноотпущенника кулаком в бок. И пошел у них совсем уже хороший разговор – кому хозяин больше платит, да каков корм, ну и все такое.
После шестого фиала нос тартессита по цвету сравнялся с вином.
– Брось ты свою… как ее… Кофею, – лепетал он, глядя на Горгия пьяненькими рыжими глазками. – Чего там хорошего – козьим сыром брюхо набивать… Оставайся у нас, Горгий. Каждый день жирную ба… баранину… Шепну хозяину слово – он тебя возьмет… Он без меня и шагу не ступив Без меня он бы – вот!
Довольно ловко он сплюнул в трещину между палубных досок.
– Не просто это, – отвечал Горгий. И добавил, чтобы отвязаться: – Там у меня женщина, которую хочу взять в жены.
– Ме-е-е! – проблеял тартессит, всем видом выражая величайшее презрение. – Женщина! Да их у нас тут сколько хочешь! Тебе какую – потолще? – Он встал, шатаясь, направился к двери каютки. – Сейчас приведу…
– Постой, не к спеху. – Горгий поймал его за полу, усадил. – Я бы, пожалуй, остался, да боюсь, не смогу с вашими мастерами сравняться. Вы же не только обычную бронзу льете, а и еще кое-что к меди добавляете…
– Да это – тьфу! – Посланец Амбона снова сплюнул. – Выучу я тебя. Самоцветный порошок любой дурак добавит, был бы он только под рукой. Налей еще вина!
Выпили.
– Самоцветный порошок? – переспросил Горгий. – Посмотреть бы…
– А вот я с обозом на рудники поеду, возьму тебя с собой. Клянусь Быком! Меня там начальник знает, Индибил, блистательный… Да что блистательный! Сам све… светозарный Павлидий меня знает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58