Она не сомневалась, что Тэйлор лишь искренне желал помочь ей, но его слова вызвали обратный эффект. До ее сознания только сейчас дошло главное: собравшиеся на палубе знают о том, что этот мерзавец едва не изнасиловал ее. Никогда еще Эсме не чувствовала себя такой подавленной. Если бы Хенли восстал из гроба и снова дотронулся до нее своими грязными лапами, это для нее было бы, пожалуй, меньшим унижением, чем отчитываться сейчас перед целой толпой мужчин о том, о чем Эсме меньше всего хотелось бы вспоминать даже наедине с собой.
Очевидно, отец Тэйлор уловил ее смущение, и на его лице отразилось сожаление, вызванное тем, что он, не подумав, предложил ей эту исповедь.
Йен тоже заметил, как притихла Эсме.
– Пожалуй, – произнес он, – не стоит заставлять мисс Монтроуз лишний раз вспоминать о случившемся, ваше преподобие. – Посол поднялся из-за стола. – Тебя проводить в твою каюту, красавица?
Эсме огляделась вокруг. Мужчины взирали на нее с явным сочувствием. Знали бы они, как унижают ее своей жалостью!
«Если они и дальше будут продолжать так смотреть на меня, – подумала она, – то как я смогу избавиться от воспоминаний об этом отвратительном эпизоде?»
Желая загладить свою вину и решив, что Эсме лучше сейчас отвлечься на что-то другое, священник бодро произнес:
– Мисс Монтроуз, давайте считать, что наше празднование Рождества не отменяется. А если так, то не пора ли начать украшать нашу елку?
Эсме уже готова была отказаться – как можно веселиться после всего, что случилось? – но затем решила, что Тэйлор прав: в такой ситуации действительно лучше всего переключиться на что-нибудь веселое!
– Разумеется, – она благодарно кивнула проповеднику, – кто сказал, что праздник отменяется?
Неожиданно Эсме заметила, что посол по-прежнему выжидательно смотрит на нее.
– Ты что-то хотел сказать? – нахмурилась она.
– Да так, ничего… – Йен обвел взглядом всю компанию. – Веселитесь, господа, наряжайте елку, но если вздумаете нарядить меня Санта-Клаусом, то я – пас!
Эсме поднялась и тут же невольно вскрикнула от резкой боли в ноге. К счастью, Гарольд вовремя успел подхватить ее. Поддерживаемая с двух сторон атташе и священником, Эсме кое-как добралась до каюты. Но, даже покидая палубу, она чувствовала, что глаза Йена неотступно смотрят ей вслед…
Проснувшись, Эсме первым делом вспомнила о том, что сегодня Рождество. Даже несмотря на случившееся накануне и на то, что она сейчас находилась за сто верст от цивилизации, Эсме не могла не радоваться Рождеству и тому, что ей все-таки удалось уговорить мужчин его отпраздновать. Ей хотелось праздника – хотя бы ради того, чтобы лишний раз убедиться: жизнь все-таки не составляют одни лишь однообразные будни, которые порой убивают волю к жизни даже сильнее, чем любая опасная ситуация, и человечество не состоит из одних грубых животных вроде этого Хенли… Преподобный Тэйлор и Гарольд, видимо, постарались понять ее желание праздника, и Эсме не могла не чувствовать к ним благодарности.
Она отодвинула полог, защищавший ее ночью от комаров, и осторожно потрогала щиколотку. К счастью, бинт, которым ее накануне перевязал Гарольд, не развязался, и Эсме легко спрыгнула с кровати, радуясь тому, что нога уже почти не болит. Должно быть, она просто преувеличила серьезность своей травмы – у страха, как известно, глаза велики.
Одеться для Эсме тоже не составило труда. Единственной сложностью оказалось то, что платье ее имело застежку в виде ряда мелких пуговичек на спине. Ей пришлось немало помучиться, пока она наконец не застегнула их все.
Эсме взглянула в зеркало на свои волнистые волосы, спускавшиеся до плеч, ко ни закалывать, ни заплетать их не стала, поскольку единственную ленту из косички «Лека» она оставила у злополучного ручья.
Осторожно выскользнув из каюты, Эсме огляделась вокруг. Никого. Стараясь не шуметь, она прошла на палубу, туда, где стояла «елка», словно опасаясь, что за ночь ее кто-то мог украсть. Но все по-прежнему было на своем месте. Ей вспомнилось, как вместе с Гарольдом и с его преподобием она накануне украшала «елку». Сначала ей пришлось подрезать ветви, чтобы придать деревцу более аккуратный вид; затем она занялась изготовлением гирлянд из набранных в лесу красных ягод, а Гарольд и преподобный отправились в свои каюты в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве елочных игрушек. Эсме от души рассмеялась, когда они предложили в качестве таковых свои носовые платки; но Годфри перещеголял и их, предложив повесить на елку роскошные булавки для галстуков, к которым он имел явную слабость. После празднования Годфри предполагал сразу же снять их, ибо опасался, что в противном случае булавки кто-нибудь прикарманит.
Все эти приятные хлопоты, сопровождаемые шутками и смехом, заставили Эсме забыть ужасы вчерашнего дня. Даже когда посреди всего этого веселья возникла мрачная физиономия Йена; потребовавшего, чтобы Эсме с ее травмой немедленно ложилась в постель и не занималась всякой ерундой, это ничуть не испортило ей настроение, и она по-прежнему продолжала веселиться, глядя на весело блестевшие на «елке» булавки Годфри и на развевающиеся на ветру носовые платки.
Впрочем, для того чтобы любоваться елкой, у Эсме оставалось не так много времени: ее еще ждали хлопоты на кухне, ведь после смерти Хенли экипаж остался без кока. Йен собирался нанять нового кока в ближайшей деревне, но Эсме не хотелось ждать. В конце концов, что за Рождество без роскошного обеда!
Впрочем, особо готовить ей не пришлось. В кладовой Хенли оказалось два больших копченых окорока, которые не требовали дополнительной обработки – их оставалось только порезать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119