Если так, она сумеет раздуть из нее пламя, которое бы растопило лед в сердце Риса.
Вытирая пот со смуглого лба, Рис покачивался в седле и время от времени оглядывался на карету, катившую позади в облаке придорожной пыли. Джулиана ехала в ней одна, он же предпочел отправиться верхом.
Повод, туго намотанный на руку, больно впивался в кожу даже через перчатку. Два часа верховой езды не лучшим образом сказались на его самочувствии, чему вовсе не способствовало изрядное количество выпитого накануне бренди и бессонная ночь. И все же Воган не мог заставить себя пересесть к Джулиане в карету даже на последние полчаса пути. Там бы он сумел наконец откинуть голову на мягкие подушки и закрыть глаза. Но тогда бы ему пришлось примириться с этим ее выражением кротко переносимого страдания на лице, чего ему вовсе не хотелось делать.
Но и одиночество было немногим лучше. Он чувствовал себя усталым и разбитым, а в голове все время вертелись последние слова Джулианы.
«Как создать мир»… Он ожидал, что Джулиана, как и накануне, станет сражаться, огрызаться, жаловаться, обвинять его в том, что он увез ее от этого проклятого жениха… Пока она поступала так, легко было считать ее кокеткой, легкомысленной и испорченной, разрушившей его жизнь из-за ничтожной прихоти. Легко было напоминать себе, во что ему обошлось ее легкомыслие.
Но, когда она прочла ему валлийские стихи — с прекрасным произношением, сохраняя старинные интонации, — вся его уверенность пошатнулась, и воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил ту давнюю ночь, когда она, сидя у него на коленях, читала «Похвалу девушке», и каждое валлийское слово слетало с ее уст подобно дивной музыке. Ее лицо светилось от радости, с детским восторгом она принимала поцелуи, которыми он осыпал ее после каждой строфы. В ту ночь ничто не стояло между ними — ни сомнения, ни его бедность, ни его валлийское происхождение.
Воспоминание было столь ярким, что Рису пришлось покрепче сжать повод, чтобы вспомнить, где он находится. То, что она до сих пор обожала валлийскую поэзию, казалось, лишало его уверенности в своей правоте.
Обрывки их утреннего разговора опять зазвучали в его голове. Он был слишком зол тогда, чтобы слушать ее, но сейчас, в продолжение всей этой утомительной скачки, ее слова так и сверлили его мозг. Требование семьи аннулировать брак… Дарси со своими уговорами сохранить брак в тайне… Истинные причины ее новой помолвки… Все это, в конце концов, могло быть правдой.
Рис потер затекшую шею. Он больше не знал, что ему делать. Пусть Морган сомневался в виновности Джулианы, но два главных вопроса по-прежнему оставались без ответа: как Сент-Албансы разыскали молодоженов в трактире без помощи Джулианы и откуда стало известно об антианглийской деятельности Риса. И к тому же всякий раз, когда Воган вспоминал, как Джулиана бросается выгораживать своего смазливого маркиза, как ищет у него поддержки, кровь просто закипала у него в жилах.
И все же когда она говорила о неродившемся ребенке… Как дрожал ее голос! Страстное желание иметь его, читавшееся в ее сияющих зеленых глазах, не могло быть притворным! И сейчас это зажгло в сердце Риса желание, мучительное желание чего-то, о чем раньше он и не помышлял.
Его ребенок! Их ребенок. Будут их дети белокожими, как мать, или же смуглыми, как отец? А волосы? Вберут ли их волосы в себя огненное солнце, как у Джулианы, или же в них отразится мрак ночи, как у него?
От мыслей о детях он естественно перешел к мыслям о том, отчего они появляются. Выругавшись сквозь зубы, он крепче сжал ногами бока лошади. Животное рванулось вперед, но скачка не сняла напряжения. Он вспомнил, как Джулиана стояла перед ним в тонкой сорочке, не скрывавшей ни ее розовых сосков, ни темно-каштанового треугольничка волос между ног. А этот пьянящий запах лаванды, исходивший от ее тела… После всех этих лет он по-прежнему жаждал зарыться в ее волосы… вдыхать ее кожу… погрузиться между ее ног…
— Черт побери! — выругался он вслух. Он, кажется, просто сходит с ума от любви к ней, как, впрочем, сходил и все эти годы. Это всего лишь страсть, хотя и неодолимая. И он так устал с ней бороться!
Рис погнал лошадь к Ллинвидду, тщетно пытаясь привести в порядок свои мысли. А может, ему и не следует этого делать, размышлял он, низко склонясь к покрытой пылью лошадиной шее. Может, было ошибкой наказывать ее своим же желанием? Что обернулось наказанием и для него: он сам лишил себя возможности ласкать каждый дюйм ее тела, смотреть в ее прекрасное лицо, медленно и страстно дарить поцелуи.
Проклятье, он так и не поцеловал ее прошлой ночью! И вдруг он до безумия захотел этого поцелуя, захотел убедиться, что не придумал эту восхитительную страсть, которая когда-то соединила их. По правде, ему вовсе не хотелось, чтобы она легла с ним, словно шлюха, равнодушно дозволив овладеть своим телом. Он хотел, чтобы она стонала и извивалась под ним, чтобы сама искала его губы…
«Да, — сказал он себе, немного успокоившись. — Да, именно так». Он хотел пробудить в ней желание. И прекрасно помнил, как чудесно у него это получалось когда-то. И он пойдет на все, чтобы это случилось вновь. Он этого хочет, да и она тоже, что там ни говори.
Рис снова припомнил ее слова. «Создать мир»? Мир лучше всего создавать в брачной постели. Она права, перед ними — целая жизнь. И он даст ей понять; кто эту жизнь направляет, кто в доме хозяин. Он не допустит, чтобы радости плоти стали искуплением ее вины. Он не станет доверять ей, но спать с ней будет так часто, как сам захочет, и даже лучше, если она тоже будет получать от этого удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133