А что, если они не успеют к карете? И их найдут здесь?
— У нас совершенно нет времени на «не только это». — От Риса не укрылась тревога, прозвучавшая в ее голосе.
Он взял в ладони ее лицо и прижался к нему губами.
— У нас хватит времени на все. Неужели это тебя беспокоит? Или, может быть, ты испугалась того, чем мы будет с тобой заниматься?
Джулиана не знала, что ответить, куда деваться от его требовательного, напряженного взгляда. Он глядел на нее с такой жадностью, что ей на миг стало страшно. Господи, она ведь знает его всего неделю!
— Н-не знаю…
Но ее неуверенный ответ, казалось, нисколько не смутил его.
— Тогда скажи мне: тебе нравится, когда я целую тебя?
Легкое «да» готово было уже сорваться с ее губ, но тут Джулиана вспомнила, что говорила ей мать. Только женщинам с «дурной кровью» нравится целоваться. Если она ответит «да», не подумает ли Рис о ней дурно?
Видя ее нерешительность, он притянул Джулиану к себе и приник к ее губам в долгом, глубоком поцелуе. Затем отстранился и спросил:
— Ну, а теперь? Теперь скажи: тебе нравится, когда я целую тебя?
— Нравится, — со вздохом подтвердила она, опустив глаза. — Я знаю, что так поступают только испорченные девушки. Но что я могла поделать, раз…
— Постой, постой, — перебил ее Воган. — Что ты такое говоришь?
Она перевела дух и нерешительно произнесла:
— Понимаешь… мама говорила мне, что благовоспитанная девушка не может позволить чувствам взять верх над собой. Она еще говорила, что только те, у кого в жилах течет дурная кровь… ну, Летиция, например, могут иметь сильные чувства. А раз и мне нравится, когда ты… ласкаешь меня и… целуешь, это значит, что я окончательно испорченная женщина и у меня дурная кровь.
Воган посмотрел на жену с нескрываемым удивлением. Джулиана не знала, куда девать глаза от стыда. Зачем нужно было признаваться ему, что по натуре она, наверно, испорченная женщина?
— Ты будешь презирать меня за то, что у меня дурная кровь? Мама говорила, что она у всех валлийцев, шотландцев, ирландцев и даже у некоторых англичанок из благородных семей. Таких, как я, например.
Он весело поглядел на Джулиану и еще крепче обнял ее за талию.
— Твоя мама ошибалась, моя любимая. Многие англичанки, даже такие благородные, как ты, способны на сильные чувства, хоть часто и притворяются, что это не так.
Джулиана с нескрываемым удивлением посмотрела на мужа.
— А почему же они притворяются?
— Потому что окружающие, как твоя мама, например, вынуждают их лицемерить, вот они и не могут открыть истинную правду. — Он наклонился к ее лицу и запечатлел нежный поцелуй на ее лбу. — Поверь мне, у тебя самая невиннейшая кровь среди всех женщин, и то наслаждение, которое ты испытаешь скоро, вовсе не является следствием твоей испорченности.
Верить ли ему? Рис заставлял ее принять даже то, что раньше казалось ей просто немыслимым. Но эти новые ощущения давали такое блаженство, что отказаться от них было выше ее сил.
— Ты сказал, что трогать и целовать… это не все, чем мы будем заниматься. А что же еще?
От его многозначительной улыбки Джулиане стало не по себе. Одно быстрое движение его руки, и шелковая косынка, прикрывавшая ее грудь в глубоком вырезе платья, мягко, словно бабочка, соскользнула с плеч Джулианы и оказалась у него в руках. Его пальцы нежно, едва касаясь, пробежали по ее полуобнаженным грудям, и от его волнующего прикосновения у Джулианы перехватило дыхание.
Хриплым от желания голосом он едва слышно произнес:
— Тебе не нужно ничего понимать, просто доверься мне, и все.
Его ответ испугал Джулиану.
— Но почему?
— Потому что я твой муж, и все, чего я хочу, — это подарить тебе наслаждение.
И, не оставляя ей больше времени на раздумья, Рис начал раздевать ее, заглушая горячими, неистовыми поцелуями нараставшую в ней неловкость. Когда наконец кринолин упал на пол к ее ногам, Джулиана с испугом обнаружила, что осталась в одной лишь нижней сорочке, и стыдливо отодвинулась от мужа. Раньше у них все было не так, она позволяла ему видеть себя лишь в ночной рубашке с высоким воротом. Теперь же, когда легкая ткань едва прикрывала ее тело, Джулиана чувствовала себя ужасно беззащитной. Она почти не ощущала холодного ночного воздуха, проникавшего в комнату, ибо восхищенный взгляд Риса, пожиравший ее полуобнаженное тело, казалось, обжигал ее и приводил в необычайный трепет.
Он не торопил события, не упрекал ее за смущение, не набрасывался нетерпеливо. Желая отвлечь ее, он начал раздеваться сам, сперва шейный платок, затем, пуговица за пуговицей, расстегнул и сбросил камзол. Ее глаза расширились от любопытства, когда пальцы Риса начали медленно развязывать тесемки рубашки. Боже, и он тоже раздевается! Этого она совершенно не ожидала. В ту ночь, когда она позволила ему ласкать свое тело под ночной рубашкой, он оставался полностью одетым. Джулиана решила, что это и есть — заниматься любовью: он любит ее, а она ему это позволяет.
И вот ее глазам открылась его широкая грудь, и Джулиана, не совладав с желанием, протянула руку, чтобы погладить шелковистый темный пушок, покрывавший его тело. Рис с нетерпением прижал ее руку к своей груди.
— Да, ласкай меня, любимая, — выдохнул он. И, отпустив ее руку, замер в ожидании, словно бы приглашая взглядом приступить к тому, о чем он только что просил.
Она облизала губы, внезапно пересохшие от волнения, и еще раз нерешительно протянула руку. Ее ладонь легла на грудь Риса, и Джулиана ощутила, каким жестким был пушок на его теле и упругими мускулы. Он был совсем не похож на ее братьев, огромных, кряжистых молодцов. Рис был совершенно иным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133