Мгновение боли - удар у него поставлен - и свобода. А так неделю будут мучить, все жилки по одной повытянут. Уяснил? Ну, значит, действуй! Теперь твоя очередь. Был ты там или не был? Да или нет? - и такое в его голосе звучало сомнение, такая надежда, что я не сдержался, ответил. - Был! - пусть теперь мучается, высчитывает, где промашку дал. Этот ребус ему до конца жизни разгадывать. - Значит был, - вздохнул он. - Ну прощай, однокашник. Больше беспокоить не стану. Другие охотники найдутся. И советую - не затягивай, не мучь себя понапрасну. Он ушел, но тут же пришли другие и час, и два, и три молотили меня кулаками и узкими резиновыми дубинками. Били щадяще, чтобы надольше растянуть удовольствие. Но щадяще, не значит менее болезненно. Я потерял счет времени и счет ударам. Особо усердствовал здоровый, которого мне для облегчения своей участи следовало достать ногой. Но я почему-то не спешил. Надежда что ли во мне какая-то оставалась или не хотел доставлять удовольствие Убийце, принимая его совет. - Перерыв на обед, - объявил вконец измаявшийся здоровяк, - а ты пока отдохни, покушай. И не скучай, мы скоро придем. Они еще и есть дают? - удивился я. Значит действительно зарядили на недели! Зашел медик, смазал открытые раны мазью. Совсем интересно! Лечат, чтобы дольше калечить? Отодвигают за счет медицинской помощи и калорий болевой порог, за которым мне уже станет все едино. Это значит, что каждый день на отдых мне будет даваться по меньшей мере несколько часов. Добряки! Принесли миску с жидкой баландой (похоже разбавленные из-под крана остатки недоеденного кем-то супа), перестегнули руки вперед, дали пластмассовую ложку. Лампы пригасили. Этих своих истязателей в отличие от Убийцы, мне разрешалось видеть в лицо. Пока я ел за спиной и у двери стояли охранники, не спускающие с меня глаз. Кончить с собой мне не дадут точно! Ладно, смиримся и с этим. Я жевал хлеб разбитым ртом - какая это еда - дополнительная мука и размышлял на тему: не последовать ли совету Убийцы. Чего я жду? Милости? Ее не будет. Перевербовки? Так я ее не приму даже если вдруг, что маловероятно, такая возможность представится. Помощи резидента? Возможно. Бродит же он где-то. Ему вызволять меня, напичканного опасной информацией, прямой резон. Может и Контора подключится? Вдруг не такое пропащее мое дело, как кажется? Вдруг вывезет кривая. Ради такого дела можно и потерпеть. После еды и короткого, часа четыре, забытья, меня снова били, но били уже опасней, дубинками, с оттягом, по свежим кровоточащим ранам, так, что мне даже пришлось пару раз потерять сознание. Иногда мне казалось, что им от меня ничего не надо и избиение продолжается просто ради вымещения злобы или спортивного интереса. Меня даже ни о чем не спрашивали, просто молотили чем и куда ни попадя. Но некоторое обережение моего рта и правой руки доказывало, что вопросы последуют. Я должен еще буду говорить и писать. Они лишь ждут, что эта бессмысленная молотиловка рано или поздно сломит меня и я спрошу - "что вы хотите?" Перекур - обед - сон - молотьба. Шестичасовой непрерывный цикл. Как на заводском конвейере. И все же некоторый прогресс наблюдался. Палачи подустали.Движения их стали менее резкими и менее частыми. Но слабость ударов с лихвой компенсировалась болезненностью израненного тела. Собственно говоря, меня можно было и не бить, мне было больно и так. Перерыв - обед - забытье... Кажется, прошло двое суток. - Замучил ты нас! - жаловался здоровяк, разминая ушибленный об меня кулак. - Хоть бы подох скорей. Снова серия злобных ударов. Потеря сознания. Передышка. Я начал сдавать. Я почувствовал как искусственно поддерживаемое состояние безразличия вытесняется чувством злобы. Я начинал смертельно ненавидеть палачей. Злость - опасный советчик, как и любые другие сильные чувства. От ненависти до предательства, как ни покажется странным, всего несколько шажков. Вначале возненавидеть, потом попытаться сохранить себя для мести, пойти на мелкий компромисс... По-настоящему защищает только чувство безразличия. Когда плевать на боль, на своих мучителей, на родственников, на друзей, на саму жизнь. Когда на этом свете уже ничто не держит и весь ты там, в недоступной им запредельности. Такими недосягаемо безразличными были первые христиане, спокойно всходившие на костер, фанатики-мусульмане, распевающие молитвы с перебитыми руками и ногами. С такими справиться, таких перекроить на свой лад, невозможно! Я до таких высот не дотянулся. Я сломался. Я возжелал мести, хотя прекрасно понимал, что мои мучители лишь пешки, исполнители чужой воли. Главарей мне не достать. В кратких перерывах между пытками я сладостно мечтал вернуть им пережитую мною боль. Вернуть сторицей. Насладиться их стонами, криками, жалобами, как лучшей музыкой. Не понимая того сам, я вставал на скользкий путь, ведущий к пропасти предательства. Собственно говоря, этого они и добивались. Спасла меня снова Учебка. Я был слишком конкретен, чтобы откладывать месть на потом. Я не выторговывал жизнь, как необходимость будущего сведения счетов. Я без раздумья отдавал ее за право насладиться ответной болью. Зуб за зуб! Жизнь за жизнь! И только так! И только сейчас! Ежеминутно я стал подмечать особенности поведения своих противников, выискивать, просчитывать слабые места в обороне. Таких почти не было. Но они были! К идеалу можно стремиться, но его нельзя достичь. В любом сверхнадежном механизме отыщется слабое звено. Так учили меня. И я искал! Я уже знал что и когда буду делать. Скорее всего в этой борьбе мне придется умереть, но по меньшей мере две жизни я заберу с собой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74