Он вдруг решил, что во всех его бедах виновен Мурат. Виновен тем, что однажды поставил на колени. Что под страхом смерти заставил чистить нужник. И что Сергей его чистил.
А Мурат бы не стал. Никогда бы не стал! Потому что не боится смерти. И теперь не боится! А Сергей боится. Всего боится! Боится умереть, боится остаться без денег, боится дать в морду тому, кому надо дать, боится убить...
Боится!
И поэтому живет не так, как Мурат. Живет хуже.
В армии.
В плену.
После плена.
Всегда...
И не за унижения, испытанные у блокпоста, не за отрезанную голову рядового Пахомова хотелось поквитаться Сергею - за собственную несложившуюся жизнь.
Потому что кто-то должен за это ответить!..
Если по справедливости, то, наверное, не Мурат, по справедливости - кто-то другой, кто допустил эту войну и эту жизнь... Но где он? А этот - вот он. Этот - рядом.
- Я убью тебя, - вдруг совершенно спокойно сказал Сергей. И понял что пришел сюда не пугать, пришел - убивать. Потому что напугать будет мало. Потому что все равно не напугать и на колени не поставить! Можно только убить. И нужно убить!..
Сергей поднял, ткнул дуло пистолета в чужие глаза.
И увидел на мгновенье всколыхнувшийся в них страх. Значит, он тоже боится. Боится! Значит, он тоже, как все...
Сергей выстрелил. Выстрелил в лицо безоружному человеку.
Мурат откинулся головой назад и упал. Упал - как стоял, не вынув рук из карманов.
Грохот выстрела эхом отразился от близких стен. Вспорхнули испуганные голуби. В кабине одного из рефрижераторов мелькнуло небритое, удивленное лицо. Сергей вскинул пистолет и выстрелил не целясь. Выстрелил, повинуясь армейской привычке реагировать пулей на любое движение и повинуясь страху.
Лобовое стекло лопнуло паутиной трещин. Кто-то вскрикнул.
Сергей выскочил на улицу и побежал, сам не зная куда. Он не прятался и не прятал оружие. Он бежал с пистолетом в руке, словно в атаку. В атаку на прошлое.
Через четверть часа его взял случайно проезжавший мимо милицейский наряд...
На суде Сергей пытался втолковать судье, что не сделал ничего плохого. Что сделал то, что делали с ними чеченцы и что делали с чеченцами они. И за что им давали медали. В том числе ему.
Пытался доказать, что чеченцев надо убивать раньше, чем успеют убить они. Что это такая мера безопасности - убить первому.
- Но вы не на войне, - прерывал его судья.
- Но он убил моего друга. Он отрезал ему голову! - возражал Сергей. - Он отрезал моему другу голову и убил еще много наших, а я должен был отпустить его с миром? Чтобы он вернулся к себе и снова убивал? Разве это справедливо?
- Но здесь не война!
- Там война. А он здесь.
Сергей не понимал, за что его судят. Он не нападал первым, он только защищался. Первым напал Мурат! Тогда, на войне. Неужели он не имел права ответить ему, пусть запоздало, но ответить? Всего лишь ответить!
Просто эти судьи никогда не были на войне. Никогда не убивали. И никогда не видели отрезанных голов. Им просто надо объяснить, что отрезанные головы, рабство, ямы прощать нельзя. Нельзя! Потому что простить - значит показать свою слабость и утвердить их в их силе. В их правоте. И значит, согнуться и уже никогда не распрямиться.
Нельзя прощать! Сила боится только силы! И уважает только силу!..
Судья внимательно слушал обвиняемого и что-то писал на листе бумаги.
Потом говорил прокурор. Говорил о социальной опасности военнообязанных, прошедших горячие точки, о недопустимости мести как инструмента справедливости, о диктате закона, который должен смотреть не на личность, но, в первую очередь, на совершенное им деяние.
Адвокат строил свою защиту на психических травмах, полученных подзащитным во время боевых действий, на его тяжелом социальном положении и обостренном чувстве справедливости.
Свидетели-чеченцы твердили, что убитый потерпевший никогда не воевал, не брал в руки оружия, что был экспедитором и сюда тоже привез мясо.
Очевидцы преступления рассказывали, как на вид опустившийся, потому что грязный, заросший, в сальной телогрейке обвиняемый стрелял в потерпевшего в белом плаще и очень дорогих ботинках...
Прокурор требовал пятнадцать лет.
Адвокат просил, учитывая состояние аффекта и расшатанную психику подзащитного, пять.
Сергею дали восемь.
Но восемь он не отсидел. Отсидел только год.
Его направили в колонию строгого режима, где, кроме прочих зэков, отбывали наказание несколько десятков чеченцев. Кто-то шепнул им, за что сидит Сергей.
Чеченцы написали о нем домой. Им ответили, что отец Мурата обещает двадцать баранов тому, кто смоет с его семьи позор.
Но дело было даже не в баранах...
Чеченцы обратились к сидящим на зоне авторитетам и потребовали у них жизнь обидчика. Потому что этого требовал их обычай.
Сергей был простым работягой, и авторитеты за него не вступились. Авторитеты отдали его жизнь за десять пачек чая.
Сергея подкараулили на выходе из столовой и полоснули поперек шеи заточкой. Как когда-то Мурат полоснул по шее рядового Пахомова.
Он упал на затоптанный пол на бок и, умирая, согнулся калачиком, как когда-то в детстве, когда засыпал в своей кровати. Мимо него шли зэки, направлявшиеся на обед. Они торопились и поэтому не обращали на него никакого внимания.
Начатое по факту убийства следствие ни к чему не привело. Убийц видели многие, но свидетелей не нашлось.
Дело закрыли.
Близкие за телом не приехали. Мать покойного лежала в больнице, бабушка была слишком стара. А больше у него никого не было.
Сергею привязали к ноге картонную бирку, засунули в полиэтиленовый мешок и похоронили на тюремном кладбище, воткнув в холмик свеженабросанной земли колышек с фанерной дощечкой.
1 2 3 4 5 6 7 8