- Какая-то ерундовина получается. Лебеду пополам с крапивой жрешь - брюхо пучит. Поросят с индюшками - тоже пучит. Понятно, там с голодухи кишка кишку ест. А здесь с чего?
Посидит мужик в кустах, повздыхает и опять за стол идет. Посидит за столом - и опять в кусты. Избегался совсем, измаялся, ноги истер. Перенес стол в кусты. Сидит. Ест. Остановиться не может.
- Ну что, мужик, - кричит из скита отшельник, - хорошо тебе?
- Ой, худо мне, - кряхтит мужик в ответ. - Ой, худо! Уж так худо, что сказать не могу...
И хлоп, отправляет в рот фазанье крылышко.
- Ой-ей, счас кишка из брюха выскочит! Ой-ох... И хлоп, еще одно крылышко съедает.
- Ну все, - говорит отшельник, - быть тебе святым.
- Ой, не хочу быть святым, ой, не хочу... - орет мужик и живот обеими руками держит.
А зубами со стола окорок копченый тащит.
- Ой, да что же это за счастье такое погибельное! Ой, да лучше умереть мне на этом месте... А сам окорок жрет.
- Ой, отпусти меня, барин, домой, силушки моей нету...
И окорок квасом запивает.
- А вот когда поешь все, когда выпьешь все, тогда отпущу, говорит отшельник.
Мужик бух на колени.
- Помилосердствуй, барин! Да разве же мыслимо все это одному съесть, не околевши! Ты лучше отпусти меня, я до деревни доскачу, мужиков да баб кликну - мы миром зараз управимся.
- Экий ты дуралей, - отвечает отшельник. - Это тогда не мука будет, а обжорство. Мне продукт для святого дела даден, а не для того, чтобы рвань голопузую откармливать. Мне кардинал за такое мотовство голову свинтит. На-ка вот, лучше откуси.
И пихает мужику в рот мармеладину - холодец такой сладкий.
- Что же ты надо мной измываешься? - плачет мужик слезами горючими. - Что же мучишь меня, ирод? И что я тебе такого плохого сделал?
- Ты же сам хотел, - отвечает отшельник, - сам обет принял, сам же за стол сел, я тебя не неволил.
- Так я же через то изобилие счастье желал добыть. Я же думал - в брюхе оно, счастье-то.
- Ну?
- А какое же это счастье, когда я второй день срамом сверкаю по причине полной невозможности порты надеть. Неправильное оно, твое счастье.
- Знал бы я, что ты такой нытик, ни за что бы тебя в ученики не взял, - заявляет отшельник. - Наше дело усердия требует, труда большого. А ты мало что дурак, еще и лентяй первостатейный.
Тут совсем мужик взбеленился.
- Ах ты, - говорит, - сучий валенок! Ах ты поросячья харя! Наел щеки, что глаз совсем не видать, и меня попрекаешь! Страдальца из себя корчишь. Удумал же такое - "Чем больше продукта переведу и девок перепорчу - тем святее стану"...
А вот хрен тебе, а не святость!
И показывает мужик святому отшельнику кукиш.
- Ну а это уж вовсе неприлично, - говорит отшельник и нос свой от фиги воротит.
- Нет, ты посмотри, - орет мужик и сует ему фигу в самые что ни на есть глазки.
- Я, вижу, в тебе ошибся, - говорит отшельник. - Ступай отседа. Не дано тебе через муки счастье познать.
- А видал я твое счастье, - говорит мужик и такое заворачивает, что на бумаге уместить нет никакой возможности.
Отшельник аж затрясся весь.
- Я, - кричит, - с тебя обет снимаю. Пшел вон! А ложку серебряную с.вензелями, что ты со стола слямзил, - верни!
- А вот еще раз хрена тебе, - говорит мужик. - Не получишь ты ложки через вредность свою. Я ее внукам снесу в подарок.
И хлоп дверью.
Отшельник совсем в злобство впал. Щеками трясет, встать хочет, только ему живот мешает.
- Ах так, мужик, - кричит вслед. - Тогда именем господним я тебя, и детей твоих, и внуков, и правнуков до восемнадцатого колена проклинаю на веки вечные! Аминь!
Тут, конечно, мужик не стерпел, вернулся. Голову в окошко засунул:
- А на проклятье твое мне три раза тьфу, - говорит. И плюет отшельнику прямехонько на макушку.
- А если ты еще какую пакость мне учинить вздумаешь, я тебе, несмотря на твою святость, здоровенных плюх навешаю, так и знай!
Повернулся и пошел себе.
А у отшельника, говорят, случилась от пережитого потрясения полная потеря аппетита. Месяц он вовсе не ел, животом и щеками опал. И через то совсем потерял свою святость.
А мужик все шел и удивлялся: странная штуковина жизнь ничего нет - плохо, все есть - опять плохо! Где оно, счастье?
И дошел он так до царства одного. Небольшое премиленькое царство. Деревеньки чистые, хаты черепицей крыты. Навоз и пьяные на дорогах не валяются. Скотина гладкая, и на каждой колокольчик висит. Прелесть что за царство. Только порядки в нем совсем странные. Едва мужик за шлагбаум пограничный зашел, его с боков два жандарма хвать и в околоток сволокли. А в околотке не пристав сидит, не квартальный, а сам царь.
- Здорово, мужик, - горит царь и корону приподнимает. - Как тебе мое царство-государство понравилось?
- Так не видал я твово государства, - отвечает мужик. - По причине того, что мне твои держиморды оба глаза подбили и я, кроме своих синяков, ничего разглядеть не могу.
- Это чего это вы так гостя встречаете? - удивляется царь. Это просто даже свинство - так гостя встречать!
- Никак нет, - рапортуют жандармы, - это сам мужик о пограничный столб споткнулся и обоими глазами на кочку упал.
И хрясь мужика кулаком по уху да по второму. Чтоб не болтал лишнего.
- Ну вот, видишь, - говорит царь. - Что ж ты на жандармов моих понапраслину возводишь? Они у нас ребята воспитанные, с душой нежной, ранимой. Зачем их расстраивать?
- Чего-сь? - переспрашивает мужик, потому что в ушах у него звон стоит. И через то он, что царь говорит, не слышит.
- Ну вот ты и слушать меня не желаешь, - обиделся царь. Разве ж так добрый гость поступает? - и говорит жандармам: Оттащите-ка вы его в подвал, а после во дворец. Мы с ним поближе потолковать желаем.
- Будет сделано! - отвечают жандармы и выволакивают мужика вон из околотка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9