— Сверим время! — в заключение сказал командующий и вытащил известные всей армии песочные часы, — 530 песчинок после полудня!
— объявил он, и все перевели часы на генеральское время.
Взвод вывели на чистку колючей проволоки. Солдатам выдали крупную шкуру и бархотки.
— Проволока должна блестеть, как задница у макаки! — кричал капрал, расхаживая вдоль строя. — Я не знаю, для чего должна блестеть проволока. Не мое дело знать, для чего отдаются приказы.
Мое дело их исполнять! Если каждый капрал, тем более рядовой легионер будет знать, для чего отдан приказ, он не станет его исполнять! Армия погибнет!
Чем более непонятен приказ, тем больше в нем смысла! Тем больше усердия следует выказать при его исполнении. Если подчиненный будет понимать приказ командира, чем командир будет отличаться от подчиненного?
Зачитанный мною приказ вновь со всей очевидностью подтверждает полководческий талант нашего генерала, ибо он нам совершенно непонятен! С такими командирами мы не можем проиграть войну!
Слава императору! Слава командующему! Кру-гом! Шагом марш!
Солдатам выдали по 200 грамм солдатского одеколона и отправили на передовую под граммофонный марш «Умрем за императора!».
Противник беспрерывно кидал в боевые порядки взвода арбалетные стрелы и реактивные снаряды. Осколки визжали, ударяясь о проволоку, подрезали колья. Санитары утаскивали раненых, из спин и животов которых торчали черным оперением арбалетные стрелы.
Капрал, скрючившись, сидел в наскоро отрытом окопчике, плевался землей и матерился в мегафон.
— Веселей, ребятки!.. Не посрамим чести взвода… Умрем с честью!.. Слава императору!
Солдаты лежали под проволокой и, подняв руки, шкурили железо. Ржа сыпалась в глаза. Ширк-ширк, ширк-ширк. Вдоль всего фронта проволока шевелилась как живая.
— Зачем чтобы проволока блестела? — спросил младший легионер, отряхивая бархотку.
— Чтобы отблески солнца сбивали их с прицела, — предположил ефрейтор.
— И нас тоже? — спросил младший легионер.
Взорвался снаряд, и младшему легионеру осколком срезало руку. Она так и осталась висеть, зацепившись указательным пальцем за колючку.
— Обидно, — сказал младший легионер, — подыхать за кучу лейтенантского дерьма!
— Мы умираем за императора и отечество! — громко сказал ефрейтор и посмотрел, нет ли кого рядом. Но те, кто был рядом, капралу ничего доложить уже не могли.
— Мы умираем за дерьмо! — повторил младший легионер и умер.
К вечеру мы отползли в свои окопы, сдав бархотки писарю.
Живых представили к наградам «За храбрость».
— Сволочь! — вспоминал ефрейтор легионера. — Вдруг его кто-нибудь слышал? Окопы кишат ушами. Покойника уже не достанешь.
А я вот он, туточки! Сволочь! Надо доложить капралу!
Капрал, сидя на нарах, играл в карты с полковым капелланом на шмат свиного сала, присланного благотворительным обществом «Солдатское братство». На самодельных солдатских картах в совершенно реалистической манере, в самых соблазнительных ракурсах была намалевана жратва. Всякая. Качество изображенного продукта соответствовало достоинству карты. Шестерка бубей предлагала горох в стручках. Трефовый туз демонстрировал свиной копченый окорок.
— Господин капрал! Разрешите доложить!
— Пшел вон, дурак! — отмахнулся капрал. — Я занят!
В прикупе сидела вшивая маринованная селедка и картофельное пюре! Меню не составлялось. Капрал досадливо отбросил карты.
— Ефрейтор! Вы мне сбили игру! — возмутился капрал.
— Господин капрал! Разрешите доложить!
— Молчать, свиная рожа! — взъярился капрал, совершенно расстроенный видом капеллана, смачно пожирающего выигрыш. — Забыл устав, ублюдок? Забыл субординацию?
Капеллан лапал грязными пальцами белое сало, сочно чавкал, разбрызгивая жир по воротнику рясы.
— Я даю тебе одну минуту! Только одну! — орал капрал, поводя кулаком под носом ефрейтора. — За каждую лишнюю минуту болтовни ты отстоишь на бруствере по стойке «смирно». И я буду очень рад, если в твое брюхо, в твое вонючее брюхо засадят килограмм железа!
Понял?! Одну минуту! Я слушаю и засекаю время!
Испуганный ефрейтор уложился в 26 секунд, чем сильно разочаровал капрала.
Капеллан сожрал сало, вытер губы подолом рясы и миролюбиво заметил:
— Пусть постигнет военно-полевая кара всякого, на императора хулу возводящего! Императора надо любить больше, чем свою мать!
Мать зачала нас в грехе и ради греха, а он, не зная сладости греха, любит нас, как детей собственных, и заботится, и плачет денно и нощно о каждом убитом. И тем он выше матери и выше отца!
— Я молчал! Это он… — забеспокоился ефрейтор.
— Это еще надо доказать! — злорадно не поверил капрал.
— Я молча-а-ал! — вскричал ефрейтор.
— Слушающий хулу — подобен хулу говорящему. И каждый из них виновен в равной степени и подлежит одинаковому наказанию! — вздохнул капеллан, собирая с нар карты.
— Напишешь подробный рапорт о том, как младший легионер ругательски ругал армию, императора. Как подбивал взвод к бунту и дезертирству. Понял?
— Он не подбивал. Он сказал… — совершенно сник ефрейтор.
— Покрывающий хулу опаснее хулу возводящего! Ибо развращает говорящего хулу безнаказанностью! — сказал капеллан, тасуя карты.
Капрал вызвал караул. С ефрейтора сняли ремень, чтобы не убежал, и башмаки, потому что они были еще новыми, и заперли в карцер.
— Немой дурак — мудрец! Болтливый дурак — дважды дурак! — мудро заметил капеллан.
Рапорт и ефрейтора отправили по команде. Через ; трое суток капрала вызвали в штаб.
* * *
— В этой высотке что-то есть! — размышлял главнокомандующий войск противника, постукивая ногтями по серебряному наколеннику парадных лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21