А вот после работы — хоть на всю ночь. Считай меня в полном твоем распоряжении. Поговорим. Повспоминаем. Коньячку попьем. Ты не против?
— Где и когда?
— В восемнадцать ноль-ноль. У бюро пропусков. Я вышлю за тобой машину.
В восемнадцать ноль-ноль машина была у крыльца.
— Давай, Саныч, забирайся, — распахнул дверцу генерал.
— Куда мы?
— На дачу. Дома у меня ремонт. Грязь и бардак. Там нормально не расслабиться.
Машина, мягко приседая на рессорах, катила по асфальту. Из города. Гаишники ее не останавливали. Они знали начальственные номера наизусть.
— Ну, как живешь? — спросил генерал.
— Живу, — ответил Сан Саныч. — Пока. Генерал усмехнулся и замолчал. До самой дачи.
— Машину подгонишь завтра с утра. К восьми, — приказал генерал водителю. — Ты не против, Полковник, погостить у меня до утра?
Сан Саныч неопределенно пожал плечами.
Зашли внутрь. Дача была скромненькая. По нынешним-то воровским временам.
— Располагайся. Вон кресло. Вон холодильник и бар. Уничтожай все, на что глаз упадет. Не стесняйся.
— Я не коньяк сюда пришел пить. И не икру лопать.
— Даже так? Ну, тогда рассказывай, зачем пришел. — Генерал упал в кресло напротив.
— За дискетой.
— За дискетой? За какой дискетой?
— За той, которую я вам передал. Из рук в руки.
— Да брось ты! Не помню такого. Убей, не помню.
— Убил бы. Но мне не смерть ваша нужна, а дискета.
— Может, ты чего-нибудь путаешь? По старости. Может, ты не мне давал, и не дискету, и вовсе даже не давал?
— Мне нужна дискета, которую мне передал покойный Иван Степанович и которую я передал вам в надежде на определенные следственные действия по заключенной в ней информации.
Генерал расстегнул китель, отбросил в стороны полы.
— Ладно, давай откровенно. Чтобы время не тянуть. Дискету я тебе не отдам. Даже если бы я очень захотел ее отдать. Это дело вышло за рамки моей компетенции. Если я пойду тебе на уступки — я подставлю под удар свою голову. А ей цена не маленькая. Единственно, чем я тебе могу помочь, — это из уважения к нашему совместному прошлому устроить тебя до конца дней в один очень закрытый пансион. Роскошеств там не обещаю, но нормальный уход и питание до самой смерти — вполне.
— А как же все остальные?
— Остальные — это остальные. А ты — это ты.
— Я не могу принимать решение, не имея гарантий в отношении моих товарищей. Я требую…
— Он требует! Не смеши меня! Что ты можешь требовать? Какие гарантии? Взгляни на себя. Ты немощный старик. Тебе утку через каждые полчаса надо подносить, чтобы штаны не намокли. А ты — «требую»!
Спустись на землю. Твои требования остались в прошлом. Сейчас даже я не могу себе позволить ничего требовать. С ними, — задрал генерал палец к потолку, — с позиции силы не разговаривают. Только просьбы.
— Ну и что, удовлетворяют?
— Кого?
— Просьбы удовлетворяют?
— Удовлетворяют. В полной мере. Ты это хотел услышать? Может, хватит из себя бескорыстного героя корчить? Ты думаешь, я очень рад принесенной тобой дискете? Думаешь, от восторга в ладоши хлопаю? Так вот, смею тебя уверить, — нет. Я из-за нее в такой переплет попал, что не знаю, как выпутаться. Мне теперь в пору не о благополучии думать — о сохранении жизни. Знал бы, еще тогда ее, проклятую, спалил, а пепел тебя сожрать заставил. Чтобы ты нормальных людей не баламутил и под удар вместо себя не подставлял.
— Ее и сейчас сжечь не поздно.
— Сейчас поздно. Сейчас все обо всем знают. Теперь я могу только торговаться за жизнь. И за соответствующее материальное вознаграждение. Потому что просто так, задарма, рисковать не хочу. Вот такую свинью ты мне подсунул. Жирнущую. Так что о милосердии к сединам теперь можешь не взывать. И на совесть не давить. Мне мой китель к телу ближе ваших пенсионных пиджачков! Уяснил?
— Как будто, — ответил Сан Саныч. Прав был Борис — сторговаться не получится. Потому что торговаться нечем.
— Вот что я тебе скажу, генерал. Сволочь ты. Первостатейная!
— А это как угодно. Если тебе так легче — можешь считать меня сволочью.
Сан Саныч поднялся, прекращая разговор.
— Куда это ты собрался? — ухмыльнулся генерал.
— Домой.
— Хочешь не спросясь покинуть давший тебе приют кров? Не выйдет. Нет тебе хода отсюда. Не могу я теперь оставить тебя без присмотра. Мало ли каких дров ты, по старческому маразму, надумаешь наломать. Мне рисковать нельзя.
— Угрожаете?
— Трезво рассуждаю. До тех пор, пока я не урегулирую свои отношения с известными лицами, тебе, Полковник, придется находиться на моих глазах. Или…
— Или что?
— Или то! Самое!
— Михась тоже попал под «или»?
— Михась, равно как и все прочие, попал под тебя. Как под танк. Кто просил тебя втягивать их в свои дела? Если себя не жалко, почему о других не думал?
— Значит, Михася ты?!
— Не я. Они. Но я, естественно, не протестовал. Вы сами вынесли себе приговор. Своей чрезмерной любознательностью. Что им делать, как не избавляться от вас по одному? Длинные, любопытствующие носы отсекают вместе с шеями!
— Следующий я?
— Ты последний. Ты свидетель. Ты мне нужен. Против них. Если вдруг дело дойдет до драки.
— А если я откажусь?
— Вот тогда и будет «или». Только не такое, как ты ожидаешь. Я запру тебя в следственном изоляторе по подозрению в соучастии в массовом убийстве на территории бывшего пионерского лагеря «Смена». До времени изолирую. И еще пару надзирателей приставлю, чтобы ты глупостей не наделал.
— Хотите удержать меня силой?
— Полусилой. Силы для тебя много. Как и чести.
Сан Саныч пошел к двери.
— Не делай глупостей, — чуть громче, чем обычно, сказал генерал.
В руке у него отсветил вороненой сталью табельный «Макаров».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88