Они готовы были пойти на преступление. Они готовы были «брать колеса» силой. Ради спасения жизни Полковника. Ради призрачной надежды. Потому что вряд ли они его смогут спасти и вряд ли в той борьбе останутся живы сами. Операции нахрапом, с ходу редко заканчиваются победой. И еще реже без большого количества жертв.
И все же они готовились идти на выручку и готовились умереть. Они не могли поступить иначе. Разведчики не бросают своих товарищей в беде. И даже безжизненные тела их, если есть хоть малая возможность, несут на себе обратно через линию фронта, чтобы предать, как полагается, земле. И гибнут, неся это тело. Но все равно несут!
«Рафик».
Поднять руку. Тормознуть. В салоне на сиденьях спят не замеченные с улицы люди.
Проезжай!
«Скорая помощь».
Водитель останавливается, но даже дверцу не приоткрывает.
Мимо.
«Волга».
— Увы, дедушка. У меня бензин на нуле. Сам буду голосовать.
Опять неудача.
Неожиданно и очень громко застучал движок их до того безнадежно молчавшего «УАЗа». Ветераны встрепенулись, повернули головы. С надеждой сгрудились подле мотора.
— Ну?! Что там? Ну что ты молчишь, Толя? Едем?
Мотор взревел еще раз, чихнул и затих.
— Сволочь! — раздосадовано выругались старики, и было непонятно, кого они имеют в виду: бездушный мотор или живого и уже ненавистного им водителя.
Толя оторвал глаза от вскрытого капота и как-то странно взглянул на своих товарищей. Без чувства вины.
— А вы знаете, что я вам скажу, мужики. Это не я виноват. И не мотор.
— А кто, черти тебя задери! Папа римский? Или задница зловредной старухи Фортуны? Не имей привычки валить свои грехи на других. Мы не верим в роковые стечения обстоятельств. Но верим в безалаберность и разгильдяйское отношение к делу конкретных людей!
— Нет, вы меня не так поняли. В моторе кто-то копался.
Все насторожились.
— Как это копался? Слесарь, что ли?
— Слесаря чинят. А эти ломали. Причем так, чтобы мы могли его завести и проехать несколько километров. Но не более того. Мы и проехали не более.
— Ты хочешь сказать, что кто-то так хитро сломал мотор, что он остановился именно там, где угодно было злоумышленнику?
— Именно это я и хочу сказать.
— А это возможно? Хотя бы теоретически.
— И даже практически. Если в пределах плюс-минус полкилометра. Старики переглянулись.
— Ты понимаешь, что говоришь? Это означает, что… Это означает!..
— Перестань жевать сопли. Говори то, что есть. Это означает, что наш план был известен противнику. Причем заранее известен! И ничего другого. Умная кошка играла с безмозглыми мышами в «кошки-мышки».
Высказанная вслух мысль была так страшна и так безнадежна, что старые разведчики отключились от происходящего на несколько минут. Каждый думал о своем. И об одном и том же.
О том, что они зря ввязались в эту безнадежную игру. Что старость, видно, еще чем-то, кроме физической немощи, отличается от молодости. Что все их маскарадные переодевания и слежки-пряталки были смешны и наивны, как детская игра в войну. Что они глубокие старики, а не разведчики и место им на теплой печи, под тулупом, а не в чистом поле с боевым оружием.
— Нас подставили, а мы как последние идиоты подыграли. И даже ничего не заметили до последней минуты. Грустно, деды. И противно!
— Да. Верно говорят, каждому возрасту свои развлечения. Нашему — внуки и домино во дворе.
— Что теперь делать будем?
— Искать автобусную остановку и ехать домой!
— Но Сан Саныч? И заложники?
— На Полковника я, может, и плюнул бы. Он знал, на что шел. И нам не сказал. А вот заложники…
— Похоже, надо вызывать милицию.
— Вряд ли мы этим чего-нибудь добьемся. Если они так хорошо все просчитали, то наверняка предусмотрели и этот наш ход. Милиция, может быть, и приедет, но что найдет? Заложников в лагере нет, случайно оказавшиеся там бандиты безоружны и обаятельны, и у каждого на руках документ, что он пионервожатый или из персонала.
А вот мы не пионервожатые, не пионеры и даже не безоружные прохожие. Мы банда вооруженных до зубов пенсионеров-маньяков, замысливших массовый захват заложников и угон в Тель-Авив трех вагонов пригородной электрички. Как вам такая версия?
— Хорошо они нас подловили! Не дернешься. Куда теперь эти стволы девать? В канаву ссыпать? Так найдут. И пальчики на них найдут! И сличат. От мать твою, влипли!
— Может, капитулировать? Может, сдаться на милость победителя? Вдруг удастся поторговаться?
— Я бы, может, и сдался, только кому? К нам никто не подходил и руки поднимать не просил.
— Погодите, погодите. А вон та иномарка с затемненными стеклами? Что все это время никуда не отъезжала. Чего ей тут стоять?
— В принципе верно. Без присмотра они нас оставить не могли. Кто-то должен был нас пасти. Всю дорогу. В том числе и здесь. Надо же им отслеживать ответные наши ходы. Вполне возможно, что в этом задействована и та иномарка. В принципе очень удобно.
— Может, вступим в переговоры?
— В переговоры? С этим дерьмом? А не запачкаемся?
— А если родная милиция нас со всеми этими пушками-пистолетами повяжет, мы чистоту соблюдем? Не запятнаем ружейной смазкой белизну полковничьих мундиров? О чем ты говоришь? Сидя по уши в г…, о чистоте не рассуждают. Раньше надо было думать. До того, как в яму заныривать. Надо идти. И торговаться.
— А если не торговаться? Если попробовать силовыми методами?
— Для силовых у нас сил нет. Мы уже пробовали силовыми…
— Все, осточертели вы мне все! Игры эти ваши подростковые в войнушку! Три дня как куклы на ниточках болтались и снова туда же. Не могу больше, — неожиданно вскричал Семен и, размахивая руками и что-то выкрикивая, направился прямо к иномарке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88