Заброшенный погреб осветился желтовато-тусклым пламенем нещадно коптящего фитиля. Сан Саныч с огорчением цокнул языком — следовало бы подрезать фитилек, да не было ножниц.
Погреб очень напоминал блиндаж. Собственно говоря, по устройству, по конструкции он и был блиндажом, только хранили в нем не бойцов от вражьих мин и снарядов, а картошку, капусту и соленые огурцы от трескучих морозов. Те же самые земляные стены, пол и накат бревен вместо крыши. Только один накат, а не три или пять, как на фронте. И еще выход не вбок — в подходящий окоп, а вверх, сразу на улицу. Вот и вся разница.
Сан Саныч скинул плащ-палатку, повесил ее на гвоздь. Он вдруг почувствовал себя в родной обстановке — блиндаж, коптилка под потолком, запах сырой земли и ни с чем не сравнимое ощущение удачно завершившейся операции. И сам живой, и даже не подраненный, и «язык» — вот он, во всей своей красе. Что еще надо для фронтового счастья? Ну разве только сто фронтовых граммов в жестяную кружку. Или, на худой конец, чай.
— Нравится? — спросил Сан Саныч, обводя глазами свое убежище.
Пленник что-то отчаянно замычал. Он тоже успел осмотреться и оценить архитектуру своей временной тюрьмы и внешний вид своего тюремщика. Честно говоря, не самый грозный вид. Так себе. И пострашн"е бывает.
Сан Саныч протянул руку и выдернул кляп. Не церемонясь. Чуть не вместе с зубами.
— Что ж ты творишь, старая сука! Охренел, что ли? Чего тебе надо? — заорал взбешенный пленник.
— Задать несколько вопросов.
— Каких на хрен вопросов!
— Касающихся численности, состава и дислокации ваших войск на интересующем нас участке обороны.
— Ты что, придурок? — удивился пленник. — Ты знаешь, с кем имеешь дело? Ты знаешь, кто я?
— «Язык».
— Кто?!
— «Я-зык»! — по слогам повторил Сан Саныч.
— Это что, пидор, что ли?
— Военнопленный, взятый с целью получения информации, — пояснил Полковник.
— А ты кто?
— Сержант отдельного разведывательного батальона 181-й дважды Краснознаменной стрелковой дивизии имени Десятой годовщины Октябрьской революции. В отставке, — представился Полковник.
— Гнида ты, а не сержант.
— Ты бы не ерепенился, — миролюбиво сказал Сан Саныч, — силы поберег. Тебе еще показания давать.
— Какие показания?
— Правдивые.
— Ты точно мозгами съехал. Хрен старый!
— Это тебе за хрен, за старый, — все тем же миролюбивым тоном сказал Сан Саныч и неожиданно правым кулаком ударил «языка» в солнечное сплетение. — И за то, что мне пришлось по вашей милости ползать на брюхе по грязной земле и с такой, как ты, мразью разговаривать.
— Ты… что… делаешь… — просипел пленник, судорожно хватая воздух ртом.
— Не терплю грубости. С детства, — пояснил Сан Саныч. — Так что ты лучше придержи язычок.
Пленник молчал.
— Ну тогда давай. Фамилия. Имя. Отчество…
— Да пошел ты.
— Ты бы сильно крылышками не трепыхал и не огорчал меня понапрасну. А то я тебя по законам военного времени…
— Какого времени? Ты что, дядя, с печки упал? Какая война? Нет никакой войны. Сто лет нет!
— Есть!
— Какая? Мировая?
— Великая отечественная!
— Кого с кем?
— Меня — с вами. До полного уничтожения противника. До полной победы.
Пленник внимательно взглянул в лицо Сан Саныча, и первый раз в его глазах промелькнул страх.
— Ты хочешь сказать, что если я буду молчать, то ты меня… в расход?
— По законам военного времени, — еще раз повторил Сан Саныч.
— Ты блефуешь, старик. На пушку берешь. За убийство вышка!
— Меня вышка не страшит. Я чаще под смертью ходил, чем ты в детстве на горшок. Меня эта старушка с косой не пугает. Мы старые знакомые. И потом какая вышка? Кто тебя здесь отыщет? А если отыщет — кто подумает на меня? Я старик. Дедушка. У меня руки трясутся и песок из всех щелей сыплется. Как бы я мог с таким бугаем, как ты, совладать? Мне, даже если я собственноручное признание принесу, не поверят! А я не принесу — не надейся. Я скажу, что ничего не знаю. Что на печке лежал, не в силах руки поднять. Так что ты меня не зли. Нервы у меня за эти годы поизносились. Ни к черту нервы стали. Я разволнуюсь, тюкну тебя по черепу лопаткой, потом вылезу наружу и забросаю эту земляночку под самый верх землицей. Чем тебе не могилка? В полный рост!
Пленник огляделся, словно оценивая возможности шантажиста. Вообще-то все сходилось. И готовая могила в два метра глубиной есть, и лопаточка в руках у полубезумного старикана. Возьмет и тюкнет. Возьмет и закопает. Чего ему ответственности за убийство опасаться? Он до приговора не доживет.
— Что ты хочешь узнать?
— Местоположение похищенных снохи и внучки моего боевого товарища.
— Не знаю я никакой внучки.
— А ты припомни. Ты напрягись.
— Я же сказал — не знаю!
— У тебя выбора нет! Или вспомнишь, или… Все нити ведут за ваш забор. Ну!
— Отстань!
— Где женщина и ребенок?
— Пошел ты знаешь куда. Козел старый!
— Улыбнись, — попросил Сан Саныч.
— Чего? — не понял «язык».
— Я говорю улыбнись. Пошире. Чтобы я тебе лицо не попортил.
— Ну ты даешь! — оскалился пленник. — Ты думаешь, я вот так сейчас с испугу все тебе и выложу? За кого ты меня принимаешь?
— За того, кто ты есть, — сказал Сан Саныч и без дополнительного предупреждения и почти без замаха ударил его в приоткрытые зубы рукоятью пистолета.
Пленник взвыл, выплюнул на земляной пол кровь и четыре выбитых зуба.
— Ты так ничего и не понял, — сказал Сан Саныч. — Мне надо знать, где прячут заложников. Очень надо. И я узнаю. Выбора у тебя нет!
На этот раз «язык» смотрел на Сан Саныча с ужасом.
Полковник добился того, чего хотел. Его стали принимать всерьез. Кровь во рту и сквозняк от четырех свежих дыр в верхней челюсти лучше всяких слов подтверждали серьезность намерений неизвестного фронтового разведчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88