"Жаль будет не умереть, когда навел такой порядок в своих делах".
2 3 а п р е л я. Император бредил. Вдруг спросил: "Где Гурго?" - "Он уехал, сир". - "С моего разрешения?" - "Вы даже письмо для него написали". "Надеюсь, он понял, как был не прав по отношению к Киприани... Где Киприани? Позовите его". - "Он умер". - "Ну что ж, он решил ждать меня там... Он не мог оставить меня одного... верный пес".
Так он назвал негодяя... Потом вдруг позвал графиню Бертран, которую до этого почему-то очень не любил... Она сказала мне, рыдая: "Как он изменился! Я рада, что он вернул мне свое расположение. Но была бы счастливее, если бы он позволил мне ухаживать за собой..."
А он все звал знакомцев: "Где господин Балькомб, где Бэтси?" - "Они уехали". - "Когда же?" - "Несколько месяцев назад". - "А почему Киприани мне до сих пор не доложил?" - "Киприани умер". - "Да-да, конечно... Отправился выведать, что меня ждет там..."
2 м а я. Совсем незадолго до смерти он вдруг начал вспоминать своих погибших маршалов и генералов: "Клебера убили в Египте, Дезе - под Маренго... На берегу Дуная остался мой храбрец Ланн... Под Люценом убит Бессьер... Под Макерсдорфом - Дюрок... Бертье выбросился из окна... Мюрат и Ней - расстреляны... Но живы изменники Бернадот, Мармон... - И вдруг заговорил как-то мечтательно, называя меня... Киприани! - Скоро, Киприани, меня не будет. И каждый из вас получит сладкое утешение - вернуться в Европу, встретить любезных друзей и родных... И я ведь тоже получу свое утешение - я тоже увижу моих храбрецов. Где-нибудь высоко над Елисейскими полями я встречу своих погибших солдат и маршалов. Клебер, Дезе, Бессьер, Ланн, Дюрок, Массена, Ней, Мюрат, Бертье... Мы будем беседовать о наших победах, о нашей общей славе. Надеюсь, к нам присоединятся и Ганнибал, и Цезарь, и Сципион, и Фридрих... Как это будет отрадно! Только боюсь, Киприани, что в Европе немножко испугаются, увидев наверху так много вояк..."
4 м а я. Он впал в забытье и с криком: "Убийца - Англия!" вскочил с кровати. Монтолон боролся с ним, и император пытался его задушить - ему, видно, мерещилось, что он борется с англичанами. Из соседней комнаты прибежали мы с Бертраном и силой уложили его в постель. Более он не двигался. И умирал - молча...
5 м а я. Ночью был ужасный шторм. Непрерывно лил дождь, ветер будто собрался все снести. У дома переломило иву, под которой император так любил сидеть. Да, он все забирал с собой - буря вырвала все посаженные им растения. Последнее дерево долго боролось, но и оно было вырвано с корнем и исчезло в потоке грязи, низвергавшемся с гор...
Всю ночь император стонал, к утру впал в забытье. И в забытьи шептал очень ясно - одно и то же: "Франция... мой сын... армия..."
День заканчивался. И дождь вдруг прекратился, в небе показалось солнце. Оно уже заходило...
Император вдруг широко открыл глаза... будто что-то увидел... И отдал душу Господу. Было 5.49 пополудни... он скончался. Врач засвидетельствовал последний удар пульса - он держал императора за руку и смотрел на часы... это были часы Истории.
И в следующий же миг (я подчеркиваю: в следующий миг) ударила пушка ибо без десяти шесть был заход солнца. Пушка будто отсалютовала ему, и солнце тотчас скрылось за горизонтом.
Мы вышли из комнаты объявить слугам, а когда вновь вернулись - застыли в изумлении: на кровати вместо одутловатого, жирного императора лежал худой и совсем молодой человек. Юный генерал Бонапарт...
В ту ночь после его смерти я вышел из дома. Небо было совершенно безоблачно, горели звезды... Еще в середине апреля император объявил нам, что скоро умрет. Тогда над островом появилась комета... Когда я сказал ему об этом, он улыбнулся: "Это за мной, кометы предсказывают рождение и смерть цезарей..." И вот теперь, подняв голову, я задрожал: меж звездами уходила, удалялась от острова хвостатая звезда - его комета...
Когда его обмывали, кроме двух ран, о которых нам всем было известно, мы с удивлением обнаружили следы еще нескольких глубоких ран! Видимо, он скрыл их, чтобы не смутить солдат, которые должны были верить в его неуязвимость. Он молча терпел боль и обходился без помощи.
На следующий день в два пополудни мы перенесли стол из его кабинета в самую большую и светлую комнату. Семнадцать человек присутствовали при вскрытии - семь врачей, Бертран, я и представители губернатора. Доктор Антомарки вскрыл грудную полость и извлек сердце. Он поместил его в серебряный сосуд со спиртом, как завещал император (но губернатор приказал положить его в гроб вместе с телом). Затем Антомарки извлек желудок - часть его была совершенно изъедена. И объявил: "Вот что сделал климат острова!" Но остальные врачи не захотели даже такого диагноза. "Он умер от рака!" заявили они.
Мы с Бертраном потребовали анализа на содержание мышьяка. Напрасно! Врачи-англичане возражали против любого дальнейшего исследования. Тело быстро зашили. Император навсегда унес в гроб свою тайну.
Его одели в форму егерей императорской гвардии - белая рубашка с белым галстуком, белые чулки и зеленый мундир с красными обшлагами, украшенный лентой с орденами Почетного легиона и Железной короны. На ногах были сапоги для верховой езды, на голове - треуголка с трехцветной кокардой. Мы накрыли тело синим плащом, который был на императоре при Маренго.
Похоронили его, как он и хотел, под плакучими ивами у дома Балькомбов в Долине Герани. К могиле был приставлен часовой.
Разгорелся яростный спор: что написать на плите? "Наполеон", как пишут о государях (так требовали мы), или "Наполеон Бонапарт", как пишут о подданных (так требовал губернатор). И плита осталась безымянной..."
Маршан уехал, и теперь, в одиночестве, я могу записать диспозицию последней битвы, которую выиграл император.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93