..
- Весь день я работал: писал приказы, диктовал письма, читал донесения... Она приехала ко мне, пожертвовав многим, для нее - всем... Чтобы видеть меня лишь глубокой ночью и просыпаться утром уже на пустом ложе. Я чувствовал ее нервность - ей казалось, что я не оценил ее жертву. И однажды, тем редким вечером, когда я не работал и мы сидели вдвоем у камина, я перечислил ей некоторые (чтобы не утомить ее) дела, которыми я занимался в тот день. "Испанские дела". Испанский король обещал поставить в мою армию пятнадцать тысяч солдат, но пока я не получил никого, и пришлось написать об этом глупцу Бурбону, и людям, на него влиявшим, и нашему послу, влиявшему на этих людей. Затем я писал приказ о "ревизии прусских земель". Их следовало описать для определения будущей контрибуции. Мне предстояло сломить наглость прусского короля, который, укрывшись в Мемеле, несколько воспарил духом, уповая на действия русского союзника. К сожалению, вместо того чтобы стереть с лица земли его самозванное разбойничье королевство, я предложил ему суровые... очень суровые условия мира, но он посмел заартачиться. Он верил в войска Александра... Кстати, армию русских возглавлял генерал Беннигсен, как мне донесли - один из главных убийц отца русского царя. Он нанес последний удар и наступил ногой на труп несчастного Павла... И сын поручил свою армию убийце отца! А после этого посмел приказать, чтобы с амвона церквей меня объявляли Антихристом, который предался сразу Синедриону и Магомету. Только невежество могло выдумать этакую чушь! В это время я преподнес ответный подарок русскому царю и куда посерьезнее - турки развязали войну с русскими. Из замка я следил, чтобы султан действовал энергично... Однако меня беспокоил Париж. Я стремился преодолеть отдаленность этого опасно своенравного города, посылая туда ежедневно курьеров. Но напряжение возрастало - биржа отреагировала падением бумаг на трудности кампании, мадам де Сталь осмелилась слишком язвить в салонах, литературные журналы были полны намеков на отсутствие свободы слова, министерство финансов делало ошибки в отчетах, покрывая воровство. Мне пришлось послать распоряжения о мадам де Сталь, и она была изгнана из Франции, чтобы напомнить остальным - я не Людовик Шестнадцатый. Пришлось позаботиться и о Германии. Для примера немецким издателям (а заодно и французским) я приказал расстрелять книгопродавца, который торговал брошюрами, возбуждавшими население против Франции... Но я понимал всю ничтожность этих мер - только великая военная победа могла успокоить всех. В замке я разработал подробный план кампании... Проблема продовольствия стала моей головной болью... Польские крестьяне были нищими, с них нечего было взять. Из Парижа провиант приходил с перебоями. К тому же в этой местности мало рек и для перевозок нужно небывалое количество лошадей... Но я не сомневался - победа не за горами, я добуду ее уже ранней весной... И тогда я - хозяин мира!
Он остановился, вспомнив, что не закончил рассказ о женщине.
- Да, Мария... Я ей сказал тогда: "Я всю жизнь так работаю. Раньше я был желудем, одним из многих желудей, теперь я дуб, который должен питать свои желуди. Мне нравится эта роль. Но для тебя я хочу вновь стать маленьким желудем". Однако дела, дела... И по-прежнему нам оставалась только глубокая ночь. - Император усмехнулся. - Любил ли я ее? Во всяком случае, я писал ей смешные, совсем юношеские письма: "Мария, Мария, моя первая мысль о тебе... Мы будем общаться так... если я прижму руку к сердцу, ты поймешь: оно целиком твое. Но в ответ прижми цветы к груди, чтобы и я знал о твоей любви. Люби меня, моя чаровница! Не выпускай цветы из прелестных рук..." И она прижимала... не выпускала. Но ей не было двадцати, а мне шел уже четвертый десяток... Каков глупец! Счастливый тогда глупец. Прощаясь, она подарила мне кольцо с надписью: "Если ты меня разлюбишь, помни - я буду продолжать любить тебя".
Император произнес эти слова почти сердито. Он будто очнулся.
- Вы записали? Надеюсь, вы поняли - это надо уничтожить! И на будущее: коли я рассказываю подобное, никогда не записывайте...
Зачем же он это рассказывал? А все затем же - ему хотелось вновь очутиться там...
И он продолжал:
- Уже весной я стал готовить армию к решающей битве. В мае мы взяли Данциг, открыв дорогу на Россию. И все тот же цареубийца Бенигсен решил атаковать меня с фланга у Фридланда. Этого я и хотел. Они оказались зажатыми у излучины реки. Хуже позиции трудно было придумать. Они были обречены.
День сражения. Стояли чудные дни, какие бывают порой в самом начале июня. Очень теплая была весна.
Бой начался на рассвете. Я смотрел с холма, как вставало солнце, как строились в колонны русские. Они не знали, что всё для них уже кончено. Сколько их, радующихся сейчас солнцу и утру, будут лежать на этом поле... Огонь открыли корпуса Ланна и Мортье... Потом в бой пошла кавалерия... Как живописно зрелище кавалерийского сражения... особенно в солнечный день! Солнце играет на саблях, сияние кирас, бег великолепных лошадей по зеленому полю... А к пяти часам вечера я приказал завершать дело. Русские к тому времени были оттеснены к реке. Ней овладел высотами за их спиной. После сокрушительной бомбардировки он захватил Фридланд и мосты через реку... Я приказал сжечь мосты, и теперь русские были в ловушке - они не могли отступить. Это был конец.
В наступивших сумерках моя пехота и кавалерия полукольцом окружили их у самой реки. Вперед выдвинулась конная артиллерия, и ядра посыпались на несчастных. Им надо было сдаваться, но они предпочли смерть в реке. Они потащили вброд свои пушки, но оказалось, что брода не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93