.. Моя юность - мое одиночество. Мои товарищи постоянно болтают о любовных приключениях. У меня никого. Мое тогдашнее страдание... впрочем, обычное юношеское страдание. Я обожал "Вертера" - мой любимый тогда роман. Мысли о самоубийстве. Но у меня не было несчастной его любви, а я хотел иметь право глубоко страдать. И я нашел предмет постоянного страдания: поруганная судьба моего маленького острова. И я писал в дневнике: "О, моя угнетенная родина! Если нет больше отечества - патриот должен умереть... Я всегда в одиночестве, даже когда кругом люди. О чем я тоскую нынче? О смерти. А ведь как-никак я стою лишь на пороге жизни. Мои земляки, закованные в цепи, целуют французскую руку, которая их сечет. Если бы нужно было умереть кому-то одному, чтобы вернуть свободу моему острову, я не раздумывал бы ни секунды..." Хотя теперь я думаю, что истинная причина моего страдания была совсем иной. Во мне появилась уверенность в моей избранности. Не могу точно сказать, когда появилась эта мысль - вполне возможно, она была всегда. Просто с возрастом ее голос становился сильнее и сильнее. Я читал и перечитывал Плутарха, биографии Цезаря, Александра Македонского, - истории жизни великих властелинов, земных богов - как руководство для своей будущей жизни. Я ревниво отмечал, во сколько лет они достигли первых великих успехов. Хотя, будучи достаточно трезвым, я понимал: невзрачный, нищий, неродовитый... в стране спеси, где главное -родится знатным... Да, у меня не было ни одной лазейки в великое будущее... Да, скорее всего здесь и была истинная причина моего постоянного страдания. А единственное прибежище от этого страдания - чтение о великих...
Ганнибал. Слоны взбираются на Альпы - блестящий маневр, и вой
ско Ганнибала уже топчет римскую равнину. Потом мне придет в голову повторить все это в итальянскую кампанию. Да, повторить, ибо в мечтах, в воображении я уже взбирался вместе с ним на недоступные Альпы.
И, конечно, встреча с Александром Македонским. Я прочел все о нем, сделал множество выписок по маршруту его завоеваний. Я в совершенстве изучил географии Египта, Персии, Индии. У меня появилась безумная идея... Да, да, вы поняли. Тогда все бредили переселением душ... и мне все больше казалось, что когда-то я был - им. И я поклялся повторить его великие планы в нашем жалком веке... или умереть. И я сумел! Через тысячи лет я повторил грандиозные завоевания древности в нынешнем пугливом мире, который так страшится всего грандиозного и так обожает жалкую меру... И мир не выдержал величия древних планов...
Он стоял и смотрел, как на рейде становился на якорь большой корабль. Потом сказал:
- Да, тогда, в юности, я усвоил - не должно быть предела дерзанию. Всемирность - с этого ощущения начинается гений...
Я был выпущен из училища в чине подпоручика в артиллерийский полк. Полк сначала стоял в Гренобле, потом нас перевели в Валанс. Обычный провинциальный городок - мир сонной скуки. Офицеры - богатые дворянчики, и я - полунищий, живущий на жалкое жалование. Однообразные забавы молодых офицеров - соблазнять местных дам и после пересказывать друг другу свои любовные подвиги. Я старался не слушать их. Ведь если им верить, все женщины низки и похотливы, как кошки. И я утешал себя строкой из Овидия: "Всякий готов обсудить здесь любую красотку, чтобы сказать под конец - я ведь и с ней ночевал".
Я был тогда влюблен. Первая любовь для возвышенной души - пострашнее недуга. Ее звали Софи... дочь госпожи Коломбье... Да, помню ее имя. У этой дамы собирался местный салон, она была законодательницей мод валанского общества. И, надо сказать, она меня поняла и, думаю, даже оценила. Юный, нелюдимый, нищий подпоручик был принят в ее салоне. И, конечно же, я тотчас влюбился в ее дочь. Какое это было блаженство - сидеть подле нее... и есть вишни! Да, мой друг, все мое блаженство свелось к тому, что мы вместе ели вишни. Потом, через много лет, мы встретились... Она была замужем, бедствовала. Я назначил ее статс-дамой ко двору одной из своих сестер. Разве я мог забыть первую любовь - невинную любовь жалкого подпоручика? Следующая любовь... была тоже невинной. Родная сестра жены моего Жозефа. Как она была хороша! Помню, она искренне удивлялась: как я отважился в нее влюбиться! Даже спросила меня: "Ну что ты можешь мне предложить?" И я спокойно ответил: "Корону". Она расхохоталась. А ведь я не солгал. Это я помог ее мужу стать королем (Бернадот, король Швеции), хотя он был мне всегда противен. Теперь она шведская королева, а ее муж, которого я осыпал почестями, как вам известно, изменил мне первым. Король Бернадот! - Он расхохотался. - Этот бывший якобинец... На правом плече у него любимая татуировка якобинцев: "Смерть королям". Поэтому, говорят, даже камердинер не имеет права видеть его обнаженным...
После всех неосуществленных любовных мечтаний я записал в дневнике: "Считаю любовь вредной для общества. О, если бы боги избавили мир от любви". Я сделал тогда выбор: я буду любить одну даму - Славу. И у нее не будет соперниц. Я решил стать политическим писателем. И, как "великий гасконец" (Мотескье*), - завоевать умы Европы. Так началось мое первое нападение на континент. В своем сочинении я впервые свергал королей. Я заклеймил Людовика, "который безжалостно тиранит мою несчастную Корсику". А заодно обличил и остальных монархов, "угнетающих нынче 12 стран Европы. И среди всех этих жалких королей только единицы не заслуживают того, чтобы их свергли".
Итак, по ночам я расправлялся с королями, а утром пропадал на полигоне - учился ремеслу артиллериста на службе у французского короля. Это уже было серьезно: по шестнадцать часов в день я занимался своей профессией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93