ОН. Вы нарочно, да?
ОНА. Простите. Простите. Не волнуйтесь. Сидите ровно на этом замечательном чёрном стуле… Как он называется? Не могу вспомнить. Ну и ладно. Во-от… Во-от… Чик. Чик. Чик-чик…
ОНА осторожно стрижёт Мужчину. Он сидит ровно и смотрит в одну точку.
ОН. Зачем вы говорите: «Чик-чик»?
ОНА. Зачем? Затем, что я делаю «чик-чик»…
Смеются.
В детстве меня подстригала мама… (Стрижет волосы, рассказывает негромко, не спеша) . Волосы потом собирала с пола и бросала в горящую печку. Мы жили в городе, но у нас был свой дом, бревенчатый, тёплый, просторный… В доме стояла толстая-толстая печка. Она называлась «груба»… Почему «груба»? Я не знаю. Какое хорошее слово – «Груба»… Гру-ба. Чик-чик. Она стояла посредине нашего большого дома и своими круглыми боками выходила во все комнаты… В одной комнате её бок, и в другой комнате кусочек её бока. Она была горячая-прегорячая, докрасна раскалялась, даже кое-где с неё слезала чёрная краска. Её топили углём. Я сяду на табурет возле грубы, в комнате темно, вечер, по потолку бегают красные полоски, отражаясь из печки. Я сяду, мама ножничками – такие кривые были ножнички, неудобные очень – она меня ими «чик-чик». «Вот и хорошо, – говорит, – доченька…» Потом волосы подметала и бросала в печку, в грубу. И они вспыхивали как порох, трещали, кривились, ломались на огне! Чик-чик. В печку их нужно было бросать потому, чтобы потом не болела голова у доченьки. У меня, то есть… Если выбросить волосы на помойку, то ветер разнесёт их и будет болеть голова – такая примета. Так мне мама говорила. Чик-чик. А у нас в парикмахерской этого не знают. Приходит к вечеру уборщица, подметает волосы – а их к концу дня много-много на полу, всё смешается, куча такая… Чик-чик… Подметает и выносит их в мусорный бак. Печки у нас в парикмахерской нету… Я потом хожу по улицам, вижу женщин со злыми, сердитыми лицами и думаю: вот, вот, вот! Они ходили стричься в нашу парикмахерскую, и сейчас у них болит, болит, болит голова… Чик-чик. Чик-чик… Вы слушаете меня?
Молчание.
ОН (тихо) . Я засыпаю…
ОНА. Вот – здрасьте! Я вас утомила? Не буду, не буду больше!
ОН (тихо) . У вас такой голос, вы так говорите, что я засыпаю, засыпаю, засыпаю… Вижу перед глазами зелёную ёлку в детстве, в моей комнате, на ёлке фонарики, я совсем маленький, я совсем-совсем маленький, я стою у ёлки, и жду, дожидаюсь Деда Мороза… Страшного, красивого, с пушистой белой бородой, красным носом, жду его, жду… Вот сейчас откроется дверь и с улицы войдёт старый, страшный, добрый дедушка Мороз… А я маленький, а он – большой…
ОНА. Вы были маленький?
ОН. Маленький… Маленький… Маленький… Маленький мальчик… Маленький… (Плачет, не вытирает слёз. Сидит прямо) .
ОНА держит руки на его голове.
ОНА. Тихо… тихо… не надо… Тихо… не плачьте… Не надо… Тише, я пока ещё не привела вас в порядок… Ещё немного… Чик-чик. Чик-чик. И ещё чик-чик. Не больно?
ОН (плачет) . Больно… Очень больно…
ОНА. Ну, потерпите, потерпите… Ничего, ничего… Ещё немного осталось. Совсем немного. Чик… Ваши волосы я приведу в порядок и будете вы очень красивым… Вы и сейчас красивый, а будете – совсем красавец-мужчина!
ОН (смеётся, вытирает слёзы) . Правда?
ОНА. Конечно, правда! Разве я могу врать? А то, что упало на пол, я соберу в карман, в карман, в бумажку, в бумажечку заверну, а потом буду искать печку, найду её, брошу туда ваши волосы и у вас никогда не будет болеть голова. Никогда. Никогда. Чик-чик.
Молчание.
ОН (тихо) . Я обманул вас.
ОНА. Зачем?
ОН. Не знаю. Не знаю – зачем. Чтобы вы поверили, что я люблю её. Что без неё жить не могу.
ОНА. Я верю. Чик. Чик. Когда вы меня обманули?
ОН. Когда я сказал вам, что она подстригала волосы мне…
Пауза.
Этого не было. Не было никогда.
Пауза.
Я всегда сам стригу себя. Поставлю зеркало и стригу. Как баранов стригут. Сам себя.
ОНА. Я вижу. И очень, очень неаккуратно.
Смеются.
ОН (поспешно) . Нет, нет, я хотел бы, чтобы она подстригала меня! Но мне всегда стыдно было попросить её об этом. Стыдно представить, что она возьмёт ножницы в руки… Понимаете, все земные предметы не могут быть рядом с нею. Они не вписываются в кадр с ней, вот так! Они кажутся лишними, глупыми, ничтожными, придуманными… Действительно, эти предметы и так глупы. Сковородка, чайник, ложка, ножницы вот, авторучка, стол, стул… Как же он называется? Забыл. Они глупы, понимаете? Но когда, вдобавок ко всему, она рядом с ними, то и подавно видишь их глупость, ничтожность, пошлость! Я опять говорю как актёр, но это для того, чтобы вы поняли меня! Именно – пошлость! Банальность! Ведь она неземная! Неземная! Мне иногда кажется, что она не ходит, а летает. Именно – летает. Нет, мне не кажется, а так оно и есть. Так и есть. Я очень часто украдкой смотрю на этот зазор, воздушный зазор между её ступнями и землёй… Как она это делает – не понимаю! Я не сумасшедший, но я видел, как она ходит по воздуху. Если бы я мог показать вам, как она ходит! Я бы очень хотел, чтобы вы увидели, как она летает! Да, да, летает над землёй! Она поднимается на три-четыре сантиметра над землёй… Совсем чуть-чуть! Почти незаметно! Но ступает твёрдо и идёт, идёт! Идёт вперёд! Летает! (Молчит) . Нет. Нет. Я не могу представить её на кухне или в ванной. Не могу представить, чтобы она стирала бельё или поливала цветы, или мыла пол, или вытирала пыль с телевизора… Нет! Нет! Она не может этого делать… Может быть, и может, может быть, и умеет, но я не хочу видеть её за этим занятием. Потому что для меня она только ходит по воздуху, летает, смотрит, улыбается, от неё идут такие, знаете ли, лучи… И летает, летает! Как только я вижу её – глаза мои раскрываются, уши тоже, душа поёт, сердце стучит, и хочется дышать, дышать, улыбаться и идти за ней!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14