– Ну а здесь-то чем он вам поможет? – еще больше изумился доктор.
– По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, – сказала Надя. – Разве что «взломать» банковский счет этого «липового» бизнесмена и снять оттуда сто тысяч...
– Нет-нет, хакерством заниматься не будем, – загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво.

* * *

Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль «стенки» и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей:
– Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина?
Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса:
– О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно «Задница в интерьере»? Всего за пять долларов.
– Спасибо, у меня самой не хуже, – вежливо отказалась девушка. – В смысле интерьер.
Неподалеку на ящике из-под «сникерсов» скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила «поэтический» комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая – под Евтушенко.
– Да, поэзия нынче не в чести, – вздохнула девушка.
– Это точно, – согласилась продавщица. – Вот и Лариска того же мнения.
– Какая Лариска? – удивилась девушка.
– Да вот же она, – дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. – Можете погладить, она не кусается.
Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на «поэтическую» матрешку:
– А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч «зелененьких».
– Смеетесь, – махнула рукой дама. – Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься?
– Понятно, извините, – пробормотала девушка и отошла от «стенки». Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек.
– Не желаете? – тут же предложил ей господин.
– Нет, благодарю, я пива не пью, – отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: – Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед...
– О, сударыня, вам повезло! – сразу оживился господин в шляпе. – Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству.
– Вот это – изящное искусство? – удивилась девушка, окинув взором «стенку» с ее матрешками и задницами.
– Увы, – печально вздохнул искусствовед, – времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, – человек в шляпе указал на одного из торговцев, – при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: «А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?» Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства.
– Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, – перебила девушка. – Простите, как вас величать?
– У меня самое простое имя, – расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. – Петр Петрович.
– Надя, – представилась девушка. – Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле...
– Да-да, конечно, – понимающе кивнул Петр Петрович.
– То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать – конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое – в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять – вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича...
– Нет, ну зачем же так сразу, – чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. – Я за свободное искусство, но в рамках.
– А, ну понятно. – Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина?
– Пушкин – наше все! – Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум.
– А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? – продолжала Надя. -Например, писем.
– Чьих писем?
– Ну, разумеется, Александра Сергеевича.
– О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь?
«Ну все, пора брать быка за рога», решила Надя, а вслух произнесла:
– Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя?
– Да-да, разумеется, – поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила:
– Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138