За бабами шкандыбали старики и старухи, а с дальних
полей, побросав работу, бежали и остальные колхозники с
косами, граблями и тяпками, что придавало этому зрелищу
сходство с картиной "Восстание крестьян", висевшей в
районном клубе.
Нюра, которая все еще лежала у себя в огороде, снова
открыла глаза и приподнялась на локте.
" Господи,- сверкнула в мозгу ее тревожная мысль,- я
здесь лежу, а люди давно уж глядят".
Спохватившись на свои, еще не окрепшие от испуга ноги,
она проворно пролезла между жердями в заборе и кинулась
к постепенно густевшей толпе. Сзади стояли бабы. Нюра,
расталкивая их локтями, стонала:
- Ой, бабы, пустите!
И бабы расступались, потому что по голосу Нюры понима-
ли, что ей край надо пробиться вперед.
Потом пошел слой мужиков. Нюра растолкала и их, говоря:
- Ой, мужики, пустите!
И, наконец, очутилась в первом ряду. Она увидела совсем
близко самолет с широкой масляной полосой аж по всему
фюзеляжу и летчика в коричневой кожаной куртке, который,
прислонившись к крылу, растерянно глядел на подступавший
народ и вертел на пальце потертый шлем с дымчатыми очками.
Рядом с Нюрой стоял Плечевой. Он посмотрел на нее свер-
ху вниз, засмеялся и сказал ласково:
- Ты гляди, Нюрка, живая. А я думал, тебе уже все. Я
ведь аэроплан первый заметил, да! Я тут у бугра сено
косил, когда гляжу: летит. И в аккурат, Нюрка, на твою
крышу, на трубу прямо, да. Ну, думаю, сейчас он ее счешет.
- Брешешь ты все, - сказал Николай Курзов, стоявший от
Плечевого справа.
Плечевой споткнулся на полуслове, посмотрел на Николая
тоже сверху вниз, поскольку был выше на целую голову, и,
подумав, сказал:
- Брешет собака. А я говорю. А ты свою варежку закрой
да и не раскрывай, пока я тебе не дам разрешения. Понял?
Не то я тебе на язык наступлю.
После этого он поглядел на народ, подмигнул летчику и,
оставшись доволен произведенным впечатлением, продолжал
дальше:
- Эроплан, Нюрка, от твоей трубы прошел вот на вершок
максима. А минима и того менее. А если б он твою трубу
зачепил, так мы бы тебя завтра уже обмывали, да. Я бы не
пошел, а Колька Курзов пошел бы. Он до женского тела
любопытный. Его прошлый год в Долгове в милиции три дня
продержали за то, что он в женскую баню залез и под лав-
кой сидел, да.
Все засмеялись, хотя знали, что это неправда, что Пле-
чевой это придумал сейчас. А когда перестали смеяться,
Степан Луков спросил:
- Плечевой, а Плечевой, а ты когда увидал, что эроплан
за трубу зачепится, испужался, ай нет?
Плечевой презрительно сморщился, хотел сплюнуть, да
некуда было - всюду народ. Он проглотил слюну и сказал:
- А чего мне пужаться? Эроплан не мой, и труба не моя.
Кабы моя была, может, спужался б.
В это время один из мальчишек, крутившихся тут же под
ногами у взрослых, изловчился и шарахнул по крылу палкой,
от чего крыло загудело, как барабан.
- Ты что делаешь?- заорал на мальчишку летчик.
Мальчишка испуганно юркнул в толпу, но потом снова вы-
лез. Палку, однако, выбросил.
Плечевой, послушав какой звук издало крыло, покачал
головой и спросил у летчика со скрытым ехидством:
- Свиной кожей обтянуто?
Летчик ответил:
- Перкалью.
- А чего это?
- Такая вещь,- объяснил летчик.- Материя.
- Чудно,- сказал Плечевой.- А я думал он весь из железа.
- Кабы из железа,- влез опять Курзов,- его бы мотор в
высоту не поднял.
- В высоту поднимает не мотор, а подъемная сила,- ска-
зал известный своей ученостью кладовщик Гладышев.
За образованность Гладышева все уважали, однако в этих
его словах усомнились.
Бабы этих разговоров не слушали, у них была своя тема.
Они разглядывали летчика в упор, не стесняясь его присут-
ствия, словно он был неодушевленным предметом, и вслух об-
суждали достоинства его туалета.
- Кожанка, бабы,- чистый хром,- утверждала Тайка Горшко-
ва.- Да еще со складками. Для их, видать, хрома не жалеют.
жалеют.
Нинка Курзова возразила:
- Это не хром, а шевро.
- Ой, не могу!- возмутилась Тайка.- Какое ж шевро? Шев-
ро то с пупырышками.
- И это с пупырышками.
- А где ж тут пупырышки?
- А ты пошшупай - увидишь,- сказала Нинка.
Тайка с сомнением посмотрела на летчика и сказала:
- Я бы пошшупала, да он, наверно, щекотки боится.
Летчик смутился и покраснел, потому что не знал, как на
это все реагировать.
Его спас председатель Голубев, который подъехал к месту
происшествия на двуколке.
Само происшествие застало Голубева в тот момент, когда
он вместе с одноруким счетоводом Волковым проверял бабу
Дуню на предмет самогоноварения. Результаты проверки были
налицо: председатель слезал с двуколки с особой осторожно-
стью, он долго нащупывал носком сапога железную скобу,
подвешенную на проволоке вместо подножки.
В последнее время пил председатель часто и много, не
хуже того, что повесился в Старо-Клюквине. Одни считали,
что он пил, потому что пьяница, другие находили, что по
семейным причинам. Семья у председателя была большая:
жена , постоянно страдавшая почками, и шестеро детей,
которые вечно ходили грязные, вечно дрались между собой
и много ели.
Все это было бы еще не так страшно, но , как на грех,
дела в колхозе шли плохо. То есть не так, чтобы очень пло-
хо, можно было бы даже сказать хорошо, но с каждым годом
все хуже и хуже.
Поначалу, когда от каждой избы все стаскивали в одну
кучу, оно выглядело внушительно, и хозяйствовать над этим
было приятно, а потом кое-кто спохватился и пошел тащить
обратно, хотя обратно-то не давали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12