но гораздо очевидней, пожалуй, преемственная связь Кестнера с традициями гейневской иронии. Эта ирония переходит в сарказм, когда он обрушивается на обывательскую мораль, лживый пафос проповедников милитаризма и реакции ("Ты знаешь край, где расцветают пушки").
Многие темы этих первых стихов звучат и в наиболее знаменитом его романе "Фабиан" (1931). Герой романа еще полон воспоминаниями о войне. "По провинциям рассеяно множество уединенных домов, где все еще лежат искалеченные солдаты. Мужчины без рук и ног. Мужчины с устрашающе изуродованными лицами, без носа, без рта. Больничные сестры, которых ничем уже не испугаешь, вводят этим несчастным пищу через стеклянные трубочки, которые они вставляют в зарубцевавшееся отверстие, там, где некогда был рот. Рот, который смеялся, говорил, кричал".
Фабиан, молодой человек с университетским образованием, вынужден сочинять стихи для рекламной фирмы, но вдруг оказывается без работы. Мы следим за его странствиями по Берлину середины 20-х годов, наблюдаем сцены безотрадной жизни, моральной деградации. "Волшебный дар - видеть сквозь стены и занавешенные окна - сущая ерунда в сравнении со способностью стойко перенести увиденное", - замечает автор. Он называет своего героя "моралистом", и не без оснований: среди окружающей пошлости и грязи Фабиан ухитряется сохранить четкость нравственных критериев, достоинство и принципиальность. Он, несомненно, близок самому Кестнеру. Но, как и Кестнер, остро чувствуя неблагополучие, веяние надвигающейся катастрофы, не знает, что делать, как изменить жизнь.
Да, писатель чутко нащупал болевые точки времени, сумел впечатляюще об этом сказать и снискал заслуженный успех. Импонировал читателю иронический стиль - автор не изображал себя знающим больше других и признавался, что рецептов от болезни предложить не может. Это не свидетельствовало о его силе, но было, во всяком случае, честно: куда хуже и опасней ложные панацеи. В одном из наиболее известных своих стихотворений, отвечая не вполне удовлетворенным читателям, поэт говорит об этом откровенно:
Вы шлете мне письма. И это мне лестно.
Но в каждом вопрос, как на страшном суде:
"Где ж все позитивное, Эрих Кестнер?"
А черт его знает, где!
Перевод К. Богатырева.
И все-таки, все-таки... Проблема "позитивного" мучила писателя, он не переставал думать о ней. Уже в 1946 году, в предисловии к сборнику своих ранних стихов, Кестнер писал о них так: "Эти стихи - попытка молодого еще человека предостеречь других с помощью иронии, критики, упрека, издевки, смеха. Что подобные попытки бессмысленны, известно заранее, как заранее известно, что бессмысленность подобных попыток и сознание этой бессмысленности еще никогда не заставляли и не заставят замолчать ни одного сатирика. Разве что его книги сожгут. Сатирики замолчать не могут, ведь они чувствуют себя кем-то вроде школьных учителей. А школьные учителя не могут не твердить свое. Ведь в потаеннейшем уголке их сердец вопреки всему безобразному, что творится в мире, робко теплится глупая, бессмысленная надежда, что люди все-таки могут стать немножко, совсем-совсем немножко лучше, если их достаточно часто ругать, просить, оскорблять и высмеивать. Сатирики - идеалисты ".
Со школьным учителем Кестнер сравнивал себя не раз. Для него это сравнение имело особый смысл. Один из персонажей романа "Фабиан", самоубийца Лабуде, пишет в своем прощальном письме: "Мне бы стать учителем: идеалы в наше время доступны только детям". И в поисках "позитивного" сам Кестнер обращается прежде всего к детям: пишет книги о них и для них. Он остается верен давнему учительскому призванию, только пробует осуществить его другими средствами.
Читатель, который составит представление об Эрихе Кестнере лишь по работам, вошедшим в данный сборник Кроме них, на русском языке опубликованы сборник стихов "Маленькая свобода" (1962) и роман "Фабиан" (1975)., вправе усомниться: об этом ли авторе до сих пор шла речь? Где обличительная сатира, мрачный сарказм и тем более "лирический цинизм"? Перед нами ироничный, но добродушный, порой даже чуть сентиментальный рассказчик, мастер увлекательного сюжета, исполненный "юмора и понимания", если воспользоваться его собственными словами. Между тем важно иметь в виду, что детские книги писались и выходили в свет одновременно с книгами для взрослых. Первая и самая знаменитая из них, повесть "Эмиль и сыщики", была опубликована в том же 1928 году, что и сборник "Сердце на талии"; в один год с "Фабианом" появилась детская повесть "Кнопка и Антон" (1931); и в дальнейшем "детские" и "взрослые" его работы возникали и публиковались параллельно. Трудно сказать, каким из них он больше был обязан своим успехом. Пожалуй, успех больше всего обеспечивался именно его одновременным существованием в обеих ипостасях. Детскими историями зачитывались не только дети, но и взрослые, находя в них, видимо, что-то, чего им не хватало в других книгах Кестнера.
Уже в ту пору ходовым стало суждение о "двух", даже "трех Кестнерах", порой не очень друг с другом схожих: поэте-сатирике, прозаике и авторе книг для детей. А ведь он еще писал сценарии, газетные статьи и рецензии, пьесы и куплеты для кабаре. Известный американский романист Торнтон Уайлдер как-то написал ему: "Я знаю шестерых Кестнеров. А эти шестеро Кестнеров знают ли друг друга?" Вопрос не лишен смысла. В своей шутливой речи "Кестнер о Кестнере" сам писатель задумывался над ним. Можно ли, спрашивает он сам у себя, "свести в один пристойный букет" всю эту "неразбериху из жанров и точек зрения"? И получает утвердительный ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52