Кроме того, мне сейчас показалась подозрительной его борода. Как правило, только миссионеры и русские священники носят бороды, а он, видимо, к ним не относился. Это была натуральная борода, и если считать, что он носит ее для маскировки, то отращивание бороды было длительным и утомительным процессом. Интересно, как выглядело бы лицо этого человека без жидкой рыжей бороды?
Пусси кричал, барахтался, затем, взмахнув крыльями, неуклюже слетел вниз со стула. Птица накануне была со мной, как раз перед тем, как вошел Марсель. Потом я не замечал никого, слушал Марселя, А позже началось смятение и волнение. Интересно, куда девался Пусси? Что он видел? Неужели нет никакой возможности выудить сведения, таящиеся в глубине его глаз, напоминавших пуговицы от туфель?! Глаз, глядевших так же всезнающе и загадочно, как у его хозяйки.
Однако он не мог говорить, его этому не обучали. Но было бы ошибкой утверждать, что он не мог передавать своих впечатлений и чувств. Порой он делал это очень красноречиво, и его способность выражать эмоции была просто чудесна.
На этот раз Пусси жалобно закричал, забрался к священнику на колени и принялся тщательно разглядывать его бороду. С разочарованным и презрительным видом он склонил набок голову, и это удивительным образом совпало с моими мыслями.
Внезапно послышался шелест газеты, и из-за нее появились гневные глаза и рыжая борода священника. Должно быть, я глядел на него в упор долгое время. Меня искренне забавляла циничная поза попугая. Отец Роберт прошипел:
– Ну что, вы насмотрелись на меня? Неужели это такое интересное занятие?
И это была правда, я действительно смотрел на него. Но я воспользовался случаем, который предоставляли его слова.
– Если хотите знать, я смотрел на попугая, – ответил я, – и думал о том, что рассказал мне Марсель.
Я смотрел прямо ему в глаза и заметил, как они внезапно стали неподвижными и злыми, как у кота. Лицо его, обрамленное жидкой огненной бородой, сразу помрачнело.
Вдруг он заговорил, причем его желто-серые глаза не дрогнули и их суровый взгляд не отрывался от меня.
– Марсель? А что он рассказал вам?
Я немного колебался, затем решил сказать ему.
– Он сказал мне правду о вашем алиби. Он сказал, что вы не были больны и он не находился с вами в вашей комнате.
Казалось, он был подготовлен к этому, так как тотчас холодно сказал:
– Ну и что же?
Я пожал плечами и тут же решил не повторять этого жеста, пока мое плечо не заживет.
– Ну и что же? – повторил я. Его глаза сохраняли спокойствие, но на мгновение в них вспыхнула искорка гнева. Было ясно, он рассердился на мой намек, что ему следует давать дальнейшие объяснения.
С минуту он молчал, но его темперамент не позволял ему долго скрывать обуревавшие его чувства. Сознавая, какая ярость крылась за его спокойным взором, я достал сигареты. С небрежным видом я протянул ему пачку и любезно сказал:
– Пожалуйста, возьмите сигарету!
– О, вы меня оскорбляете! – вскричал он. – Вы оскорбляете меня!
– Да что вы?! – мягко ответил я. – Едва ли можно считать оскорблением предложение сигареты! Осторожно, не наступите на птицу!
Он быстро посмотрел себе под ноги и отскочил в сторону, вовремя помешав Пусси перейти в лучший мир. Пусси снова закричал, тяжело взлетел на стул и поглядел на священника с таким видом, будто подтвердились его самые худшие подозрения в отношении этого человека. Наклоненная головка Пусси, казалось, намекала, что неплохо было бы поглубже заглянуть в его глаза.
Тем временем священник пробормотал:
– Черт бы побрал эту птицу! – что совсем не шло к его сану, затем с усилием овладел собой.
– Что с вами, отец Роберт? – укоризненно спросил я. Его высокая фигура стояла передо мной, ветер трепал полы его черной сутаны и угрожал его шляпе с черными полями. Несмотря на внешние аксессуары, он выглядел отнюдь не набожным. Но священники – тоже люди, и, возможно, таинственная болезнь, приведшая его в А..., сделала его раздражительным. Правда, слово "раздражительный" вряд ли подходило: этот человек кипел от ярости, но молчал.
– Отец Роберт! – сказал я вновь с мягким укором. – Слышать такие слова от святого отца! Могу я попросить у вас спички?
И тут его ярость прорвалась. Он угрожающе подступил ко мне, причем его длинные руки отнюдь не выглядели немощными.
– Я полагаю, вы сообщили полиции? – спросил он.
– Нет. Еще нет.
– Почему?
– Что почему?
Он вздохнул полной грудью и немного успокоился.
– Почему вы не сообщили этого полиции? – спросил он более спокойным тоном.
– Я не успел этого сделать, – ответил я, и в моих словах была доля правды. – Вчера мне пришлось объяснять им более важные обстоятельства. Но мой долг велит мне сказать об этом.
– Это не имеет значения, – сказал отец Роберт. – Алиби уже не играет ни малейшей роли.
– Никакой роли, – согласился я. – Но все же полиция мажет задать вопрос – почему человек потрудился сфабриковать себе фальшивое алиби?
Но отец Роберт, который вообще был легко уязвимым человеком, вдруг поразил меня.
– На этот вопрос легко ответить, – холодно сказал он. – В наше неустойчивое время, когда сама церковь подвергается нападкам со стороны ее служителя, было бы неумно оказаться замешанным в подобное дело.
Он сделал жест в сторону северного крыла.
– Я считал своим долгом держаться в стороне и быть совершенно непричастным к этому делу, мистер Сандин. И вы, как умный человек, должны это понять.
Затем, с оттенком торжества в тоне, он пожелал мне "счастливо оставаться" и с видом, полным достоинства, направился к отелю.
Однако Пусси помешал его достойному уходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71