– Тогда надо постараться, чтобы вас никто не увидел. Не так уж трудно.
– Я очень дорожу своей работой. В ней вся моя жизнь.
– Да, романтиком вас не назовешь, – со смехом проговорила она. – Мои итальянские друзья не думают о своем положении, им нужна только я.
– Но речь-то не о них, а обо мне.
– Эд, прошу вас, сядьте и успокойтесь. Все равно вы уже у меня, так что нечего себя накручивать.
Я сел, твердя себе, что приходить сюда было чистейшим безумием.
Она направилась к маленькому бару.
– Скотч или американское виски?
– Скотч, если можно.
Я наблюдал за ней и мучительно размышлял – чего ради она заставила меня приехать к себе ночью. Обольщать меня она вроде не собиралась.
– Да, Эд, чтобы не забыть, не посмотрите ли кинокамеру. Я ее вчера купила. Мне кажется, кнопка немного заедает. Вы что-нибудь в этом понимаете?
Она указала мне на роскошный кожаный футляр, висевший на спинке стула. Я подошел и раскрыл его. Внутри была великолепная камера «Полароид-Болекс» с телеобъективом, рассчитанная на шестнадцатимиллиметровую пленку.
– Вот это да! Класс! Но что вы с ней будете делать? Это ведь стоит кучу денег.
Она рассмеялась.
– Да, дороговато, но я всегда хотела кинокамеру. Должно же у девушки быть хоть какое-то хобби? – Она бросила в стаканы кубики льда. – Хочу иметь возможность в старости посмотреть фильм о том, как я была в Риме.
Я покрутил камеру в руках. Внезапно я сообразил, что девица живет явно не по средствам. Отец говорил мне, что высылает ей шестьдесят долларов в неделю. И ни цента больше, чтобы не баловать ребенка. Я знаю, сколько стоит в Риме приличная квартира. Эта должна ей обходиться не менее сорока долларов в неделю. Бар был битком набит всевозможными напитками. Ну и, наконец, эта камера…
– Кто-нибудь завещал вам состояние?
В ее лице что-то дрогнуло, на миг она смутилась, но только на миг.
– Хорошо бы. А почему вы спрашиваете?
– Это, конечно, не мое дело, но все это должно обходиться вам в порядочную сумму, – я сделал широкий жест рукой.
Она пожала плечами.
– Наверно. Отец высылает мне большие деньги. Он любит, чтобы я жила, ни о чем не заботясь.
Говоря это, она глядела в сторону, так что, даже если бы я не знал точно, сколько высылает ей отец, я бы все равно догадался, что она лжет. Я был озадачен, но дело-то действительно было не мое, и я переменил тему.
– Так что там с камерой?
– Она не включается.
Элен ткнула пальцем в камеру и при этом коснулась моей руки.
– Так ведь она же на предохранителе, – сказал я. – Видите эту штуку? Переключите ее, и все будет нормально. Это предусмотрено, чтобы камера случайно не включилась.
– Господи! А я-то собралась отнести ее обратно! А надо было просто прочесть инструкцию. Но я никогда не была сильна в механизмах. А что вы скажете о пленках, которые я купила?
Она указала на десять коробок с 16-миллиметровой пленкой, уложенные пирамидкой на столе.
– Боже! Неужели вы все их собираетесь заснять в Риме? Да этой пленки вам хватит на всю Италию!
Она бросила на меня странный взгляд, в котором мне почудилось что-то фальшивое.
– Большую часть я заберу с собой в Сорренто.
– В Сорренто? – удивился я. – Так вы собираетесь в Сорренто?
Она улыбнулась.
– Не вы одни думаете об отдыхе… Вы бывали в Сорренто?
– Нет. Я ни разу не забирался так далеко на юг.
– Я только что сняла виллу в окрестностях Сорренто. Красивейшее место и достаточно уединенное. Пару дней назад я слетала в Неаполь и все оформила. Даже сумела найти в соседнем городке женщину, которая будет заниматься хозяйством.
Я внезапно сообразил, что все это она мне рассказывает не без умысла, и пристально посмотрел на нее.
– Интересно… И когда же вы едете?
– Тогда же, когда вы отправляетесь в Исхию, и так же, как и вы, еду одна.
Она положила камеру на стол и села рядом со мной на диван. Открытый призыв в ее глазах заставил сильнее забиться мое сердце. Она наклонилась, ее чувственные яркие губы приоткрылись, и, прежде чем я понял, что же это я делаю, я уже сжимал ее в объятиях и страстно целовал. Поцелуй длился минуту-две, он мог продолжаться и вечность, так я был возбужден. Но я почувствовал, что она отталкивает меня. Я разжал руки, отпустил Элен и выпрямился, дыша, как старик, только что взбежавший на верхний этаж, и принялся стирать с губ ее помаду.
– Это какое-то безумие!
– В Риме – да, но не в Сорренто, – улыбнулась она.
– Послушайте, Элен…
Но она подняла руку, приказывая мне замолчать.
– Я понимаю ваши чувства. Я не ребенок. И меня влечет к вам в такой же степени, как и вас ко мне. Решено: вы поедете со мной в Сорренто… Все готово. Я понимаю, что вы опасаетесь моего отца, рискуете лишиться места. Но я клянусь, что вам ничего не угрожает. Я сняла виллу на имя мистера и миссис Дуглас Шеррард. Так что вы будете мистером Шеррардом, американским промышленником. Нас там никто не знает. Разве вам не хочется провести месяц со мной? Только вы да я!
– Но это невозможно! – воскликнул я, прекрасно понимая, что уже сдал позиции, и что больше всего на свете мне хочется поехать с ней в Сорренто. – Нельзя же так вот, очертя голову…
– Дорогой, не будьте таким трусишкой! Мы абсолютно ничем не рискуем. Я все тщательно продумала. Я отправлюсь на виллу в машине, а вы прибудете поездом на следующий день. Это замечательное место! Дом стоит на холме, а внизу море. Ближайшая вилла в полумиле от холма… – Она поднялась и сходила за картой, которую разложила на столе. – Вот, смотрите. Видите: «Прекрасная Виста». Какое очаровательное название! С террасы открывается вид на Капри и все побережье. Вилла стоит в саду с апельсиновыми и лимонными деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60