Она вынуждена продать колье, и, повторяю, Генри ничего не должен знать. Она спросила, сколько бы я дал ей.
— Она опять проигралась?
— Она не сказала, но, конечно, полагаю, что она должна много тысяч. Я, как только понял, куда она клонит, сразу устроил дымовую завесу. Я сказал, что дело должен вести ты, что ты мой главный специалист по бриллиантам и что на твое молчание можно положиться. Я сказал, что ты в отъезде, но как только вернешься, я направлю тебя к ней. Бедняжка чуть не обмочилась. Она не может ждать. Она спросила, когда ты вернешься, и сказала, что дело страшно спешное. Я ответил, что постараюсь вызвать тебя к сегодняшнему вечеру. На этом мы и разошлись. Ну вот, ты вернулся. Ты встретишься с ней утром, Ларри? Ты не представляешь, в каком она положении. Она маленькая глупышка, и мне не хочется видеть, как она страдает. Ты ведь повидаешься с ней. Да?
— Для этого я и приехал.
Принесли икру, и я продолжал, намазывая хлеб маслом:
— Ты имеешь какое-нибудь представление, сколько она хочет?
— Насчет этого я и не заикнулся. Я не хотел портить тебе игру. Я не задавал никаких вопросов. Все в твоих руках, Ларри.
Я намазал на хлеб икру.
— Дело может оказаться не таким простым, Сидней. Ты, конечно, понимаешь, что колье придется разобрать. Нечего и думать продавать его в теперешнем виде. Опять поднимется шумиха, и, если Плессингтон увидит на фото какую-нибудь другую женщину в нашем колье, миссис Плессингтон придется плохо. Я кое о чем подумал, пока летел. Мы сами могли бы чертовски неплохо заработать на сделке. Можно даже продать камни за два миллиона, но сработать нужно очень аккуратно.
Сидней вытаращил глаза.
— Два миллиона?
— Вот как я это себе представляю: я встречусь с миссис Плессингтон и объясню ей, что, если она хочет, чтобы мы продали колье в его теперешнем виде, мы дадим ей миллион восемьсот тысяч, столько же, сколько заплатила она сама. Из твоих слов ясно, а я укажу ей, что повторная продажа колье вызовет такой же интерес прессы, как и первая, но она боится огласки. Стоит ей понять это, как она перепугается и не позволит нам продавать его как ювелирное изделие. Тогда я объясню ей, что, если колье разобрать, стоимость его значительно понизится. Камни придется продавать по отдельности, и мы не сможем предложить ей больше девятисот тысяч. Колье станет нашим. — Я поднял руку, видя, что он хочет меня прервать. — Дай мне закончить. Ты должен спроектировать ожерелье, в которое войдут все камни миссис Плессингтон. Я закажу ожерелье Чану, подыщу покупателя в Южной Америке, в Индии или на Ближнем Востоке и сбуду это ожерелье за два миллиона. И тогда ты заработаешь миллион сто тысяч долларов. Это, по-моему, очень выгодная сделка.
Он откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел на меня.
— Но мы не можем так поступать! — воскликнул он с возмущенным видом. — Нельзя же наживаться такими методами на бедняжке.
— Это бизнес, Сидней, — сказал я. Я положил себе еще немного икры. — Спроси Тома, можем ли мы так поступать.
— У Тома не душа, а счетная машина и кассовый аппарат вместо сердца.
— Потому-то ты и ешь икру.
Несколько минут он задумчиво жевал.
— Ты действительно думаешь, что сможешь продать ожерелье за два миллиона?
— А почему бы и нет?
Я был уверен, что не смогу, но мне нужна была приманка для Сиднея.
— Даже Бартоны могут купить его за эту сумму, но тебе придется спроектировать ожерелье, перед которым любое другое покажется дешевкой.
У него загорелись глаза. Такие задачи Сидней обожал.
— Я сумею, уверен. Какая замечательная идея, Ларри, умненькая ты киска!
Я понял, что купил его, и начал успокаиваться. Мы молча выпили шампанского, потом я осторожно ступил на очень тонкий лед.
— Понадобится время, Сидней. Мне придется слетать в Гонконг. Чан проработает над ожерельем не меньше месяца. На продажу его уйдет три, а то и пять месяцев. Что станет тем временем с миссис Плессингтон?
Он изумленно уставился на меня. Эта мысль не приходила ему в голову.
— Я знал, что это слишком хорошо, чтобы поверить в такое! Она не может ждать. По-моему, она не сможет ждать и недели!
Подошел официант и убрал тарелки. Мы сидели молча, пока не подали суфле из омара. Официант удалился. И тогда я забросил свою бомбочку, не зная, взорвется она или нет.
— На мой взгляд, Сидней, если мы хотим, чтобы сделка состоялась, тебе придется одолжить ей деньги до продажи ожерелья.
Он широко раскрыл глаза.
— Девятьсот тысяч? — Его голос поднялся до писка.
— Ты ссудишь ей их под шесть процентов, а ожерелье, в конце концов, продашь за два миллиона, — сказал я. — Спроси Тома, бывают ли сделки выгоднее?
— Но мне не по средствам одолжить ей такие деньги!
— Я не говорю, чтобы это делал ты лично. Одолжит фирма.
— Том никогда ни под каким видом никому не одолжит, даже самому Никсону!
— Ладно, тогда деньги дашь ты. Твой банк позволит тебе превысить кредит. Что ты теряешь? Ожерелье будет твоим. Даже если я не смогу получить за него два миллиона, а я думаю, что смогу, его цену мы всегда получим. Даже в этом случае ты удвоишь свои деньги. Да ну же, Сидней. Такой шанс бывает один раз в жизни!
В раздумье он отправил в рот вилку с суфле, и я заметил вдруг появившееся в его глазах выражение алчности.
— Тому не обязательно знать об этом, правда? — сказал он. — Ведь если я вношу свои собственные деньги, тогда и те деньги, которые ты выручишь от продажи ожерелья, тоже будут моими личными деньгами, не так ли?
— Правильно. Минус один процент моих комиссионных.
Он взглянул на меня, слегка прищурясь, и я понял, что он не подумал об уплате мне комиссионных.
— Да, один процент тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61