Лихая операция не заняла и тридцати минут.
Когда бойцы спецназа сделали свое дело, и к пересечению двух центральных улиц снесли десять окровавленных трупов, взбудораженное селение наводнили сотрудники милиции, хмурые мужчины из прокуратуры, разномастная следственная бригада. Оставшиеся в живых молодчики еще долго лежали лицами вниз под нацеленными на них автоматами, а спецназовцы, усевшись в подкативший автобус, уже спешили к месту следующей силовой акции — селу Анди.
Такому же подразделению спецназа, усиленному ротой внутренних войск, было приказано наведаться в село Эчеда. Наведаться, прочесать окрестности и занять круговую оборону…
Так же в строго определенный час прошли повальные задержания в Махачкале, Каспийске, Хасавюрте, Южно-Сухокумске, на западе Ставропольского края и на юге Калмыкии. Там отлавливали и арестовывали тех, кто занимался перепродажей наркоты и, возможно, был как-то связан с чеченскими боевиками. Связь эту еще надо было нащупать, выявить, доказать, но руководившие масштабной операцией генералы, заразившись необъяснимой тревогой от молчаливых и взбудораженных фээсбэшников, видели террориста или кровожадного бандита даже в каждом нарушителе правил дорожного движения.
Тем временем самая жестокая драма развязалась в тихом местечке у пещер под Миарсо…
Этот поселок сельского типа, аккуратно разместившийся на краю пролеска, занимавшего пространство между пещерами и большим кладбищем, был еще ближе к Чечне, нежели аул Арчо. Потому двум парам вертолетов, взлетевшим с аэродрома Ханкалы, понадобилось около пятнадцати минут, чтобы достичь искомой цели. Пока мотострелковая и десантная роты, скрытно охватывали банду полукольцом с востока, четыре «крокодила» вынырнули с запада и, плавно обогнув гору, высотой под две тысячи метров, послали около сотни неуправляемых ракет в самую гущу волонтерских палаток. Затем настал черед пехотинцев, и кровавая бойня длилась более сорока минут…
Трупы вывозили на грузовиках спокойно, деловито — без истерик и протестов местных жителей, без неистового лая собак и обидных детских выкриков. Из Миарсо никто не пришел проститься с братьями мусульманами, отправившимися на Суд к Аллаху. Родственники убитых жили далеко от этой живописной долинки, казалось бы, созданной Всевышним вовсе не для войны и смерти, а ради умиротворенного наслаждения вечностью земной жизни.
В живых осталось человек семь-восемь, взявших в руки оружие недавно, дабы по недомыслию своему оказаться в роли обреченной наживки…
Молодой мальчишка ползал по траве, прижимая развороченное плечо к земле. Оторванная рука его валялась рядом, — он изредка упирался в нее бледным, бескровным лицом, пялил на мертвую конечность осатаневшие от боли и страха глаза и продолжал выделывать жуткие кульбиты отчаяния.
— Сделайте ему укол пармидола, промойте рану и перевяжите, — коротко распорядился какой-то офицер-десантник, обходя с пистолетом в руке дымившееся ристалище.
Два солдата послушно склонились над пареньком…
В небольшой воронке громко стонал мужчина средних лет. Осколками от разрыва гранаты или авиационной ракеты ему основательно повредило полость живота. Крича, он старался не двигаться и только руками легонько сгребал и удерживал непослушно расползавшиеся по обеим сторонам тела красно-белое месиво. Свои шевелившиеся внутренности чеченец осторожно подправлял дрожащими, растопыренными, черным пальцами и пытался уместить их в распоротом чреве; а внутренности вместе с землею, снегом и сухой прошлогодней травой снова и снова норовили вывалиться наружу…
— Застрели, руса!.. — гортанно прохрипел он вставшему над ним десантнику. — Милостивым и Милосердным Аллахом прошу: застрели!..
Офицер обернулся к сопровождавшему фельдшеру:
— Выживет?
— Да хрен его знает… — проворчал сержант, снимая колпачок с ампулы-шприца. — Как-нибудь довезем до госпиталя, а там уж врачи скажут свое веское слово…
У останков сгоревшей палатки, привалившись к перевернутому ящику из-под американских суточных пайков, полулежал старик в луже собственной крови. Руки его сжимали древнюю горизонтальную курковку с искореженными стволами. Оба курка были взведены, да выстрелить ружье уж никогда бы не смогло. То ли пуля, то ли другой смертоносный кусок металла снес пожилому вояке почти половину черепа. Овальная кость аккуратно отлетела, оставив лишь острый белый осколок воткнутым в испещренное глубокими бороздами головное нутро. Старик часто и глубоко дышал, уперев куда-то в землю невидящий, затуманенный взор. По щеке, подбородку, шее стекали на простоватую, изрядно поношенную одежду струйки крови, давно пропитав и халат, и ватные штаны, и даже стоптанную суконную обувку.
— Эх-х, дедуля-дедуля!.. — тяжко вздохнул командир десантников. — Ну, тебя-то сюда за каким чертом понесло?! Сидел бы себе дома, пил теплое козье молоко, да нянчил внуков!..
— Этот не жилец, — вполголоса констатировал фельдшер. — И полчаса не протянет. Сто процентов.
Словно услышав страшный приговор, старик резко дернулся в агонии, издал страшный, нечленораздельный звук; одна рука обессилено упала в розоватый снег, а изуродованная голова завалилась на бок.
Офицер вдруг явственно представил, как от следующей судороги мозг его вывалиться наружу и… боле не секунды не раздумывая, поднял пистолет и выстрелил старику в сердце…
— Что вы себе удумали, капитан? — спустя минуту строго отчитал его представитель ФСБ. — Кто это вам позволял добивать раненных?
— Он держал в руках охотничье ружье. Собирался разрядить его в нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88