Станислав ужасно не любил эти моменты – минуты расставания с чем-то родным, привычным, близким… Даже мысль о том, что через три месяца непременно вернется, не успокаивала.
Странно, но ему всегда почему-то верилось, что он обязательно вернется.
– Так и будем молчать? – осторожно взял он ее руку.
– Мы прекрасно знаем мысли друг друга, – вздохнула Анна.
– Но мы также знаем, что наша любовь жива. Или я ошибаюсь?
Бельский с тяжелым предчувствием и в ожидании смотрел на супругу. Она помедлила, затем, собравшись духом, еле слышно произнесла:
– Я ужасно устала, Стас. Прости, что говорю об этом сейчас, но… Я действительно устала и больше так жить не могу.
Несколько минут Анна смотрела в окно – куда-то вдаль, затем, не поворачиваясь, тихо продолжала:
– Ума не приложу, что делать. Мы столько лет прожили вместе, у нас была чудесная и счастливая семья; растет замечательная дочь. И вдруг… будто стена образовалась между нами. Будто кто-то перечеркнул все хорошее, замазал черной краской.
Не зная, что сказать, он сжимал ее холодную ладонь. А она, волнуясь, теребила на своих коленях его руку и до крови кусала губы…
Лишь в первые мгновения Бельский ощутил сдавившую грудь досаду, смешанную с непониманием происходящего. В памяти проносились обрывки давних фраз и счастливых планов. "Зачем же мы в далекой юности отчаянно мечтали быть вместе? Зачем уговаривали твоих родителей?…" – мелькнуло в его голове. Но, увидев стекающую по щеке Анны слезу, устыдился мимолетных мыслей; поспешно отогнал их прочь. Придя в себя, с грустью смотрел в то же окно, на те же весенние пейзажи, казавшиеся теперь однообразными и неимоверно скучными…
Всю дорогу до соседнего летного гарнизона Станислав не выпускал ее руки; но больше супруги не проронили ни слова. А когда прощались на продуваемом всеми ветрами аэродроме, она внезапно обняла его, прижалась к груди и прошептала:
– Я не знаю, как дальше сложится наша жизнь. Не знаю… Но ты, пожалуйста, возвращайся.
– Обязательно, – закрыв глаза, вдохнул он запах ее волос. – Обязательно вернусь – куда я денусь?… Ты вот что… Поцелуй там за меня нашу дочь.
Анна подняла к нему лицо и впервые в тот день улыбнулась:
– Вы же с ней простились.
– Все равно поцелуй – лишним не будет. Я ведь люблю вас обеих. Очень сильно люблю и не представляю без вас своей жизни, – чмокнул он ее в щечку, закинул на плечо сумку и размашисто зашагал к длинному ряду транспортных вертолетов.
Подойдя к одной из "вертушек", оглянулся…
Анна стояла на том же месте и, закрыв лицо ладонями, плакала.
Предаваясь воспоминаниям, подполковник не прекращал наблюдения за тремя грузинами – главным в его ближайших планах было дождаться подходящего момента. Задача усложнялась и тем, что дверка в пилотскую кабину оставалась открытой; экипаж вертолета состоял из трех вооруженных автоматами парней. И в критической ситуации пилоты могли сыграть не последнюю роль: командир экипажа управления машиной не бросит, но двое других схватятся за оружие и, несомненно, поддержат Вахтанга, Давида и Гурама.
На юных пограничников в своей стратегии Бельский не рассчитывал, хромой оператор мог пригодиться лишь в управлении "вертушкой", а об Атисове он даже не вспомнил.
"Что же у нас в итоге вырисовывается?… Два человека – я и Дробыш против шестерых грузин, – размышлял спецназовец, всматриваясь в мрачное лицо одноглазого чеченца. – Как поведет себя в этой ситуации безоружный Касаев? И чего ждать от двух его соплеменников, автоматы у которых не отняли? Формально они должны встать на сторону рыжебородого. Да, пожалуй, не следует полагаться на чудо. Надо готовиться к самому худшему".
Вертолет, по всей видимости, пересек с востока на запад Южную Осетию – размеры этой республики были невелики, и теперь летел, немного подвернув к северу. Внизу промелькнула еще одна серая змейка шоссе, шедшее к границе России из Кутаиси.
– Давид, иди-ка сюда! – стараясь перекричать шум двигателей и редуктора, позвал Вахтанг.
Пригнув голову, молодой грузин переступил через трупы и направился к командиру. Гурам разливал из бурдюка в кружки вино; одну передал экипажам, вторую протянул Вахтангу…
"Отлично! Пейте, ребята на здоровье – празднуйте победу! – потихоньку вытащил Бельский нож. – А нам самое время заняться делом!" И принялся незаметно резать веревку на своем левом запястье. Справившись с ней, толкнул локтем в бок Дробыша. Понятливый боец лишь на мгновение повернул голову и тотчас опустил к седушке несвободную руку. Острое лезвие ножа без труда распороло волокна.
Иван сидел ближе к пилотской кабине, потому командир распределил роли так:
– По моей команде прыгаешь вперед и валишь грузин. Затем хватаешь автомат и кладешь их; только аккуратней пали – бак с керосином в кабине. А я занимаюсь чеченцами и экипажем.
– Понял, – кивнул Дробыш. – Надо бы и погранцов освободить – подсобят при случае.
– Нет, не стоит. В "вертушке" мало места – только помешают. Пусть сидят на своих местах.
– Ясно.
– И постарайся, Ваня, иначе в гости к нам придет жопа. Огромная жопа шестидесятого размера!…
Грузинская компания продолжала веселиться, словно не было изнурительного похода в соседнюю Чечню и бессонной ночи накануне. Троица допивала красное вино, закусывала зеленью и сыром; каждый норовил с нарочитой громкостью выкрикнуть тост… Наполненные вином кружки даже передавались в пилотскую кабину;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83