Вот видите, — линии поля уходят дальше во все стороны, то есть вокруг такие же клетки.
— Пожалуй, верно. Ладья или слон…
— Определенно слон. Еще его называют офицером.
— Ладно, слон так слон. Пошли, — распрямился Щербинин, — нет у нас времени эти картинки разглядывать. Ну, сидели на валуне, вроде как Шипилло поминали, курили — вон и бычок валяется. Промеж делом кто-то царапал.
Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул:
— А ведь изображение у валуна недвусмысленно намекает на элементарную логическую цепь.
— Да?.. Ну, поделись, коль есть чем…
— Вы разве забыли, что одного из двух оставшихся членов первой команды в «Шторме» называют Гроссмейстером? Ведь это высшее спортивное звание именно в шахматах.
— Связь прослеживается. Только всего этого маловато для обвинения. Ты хоть уверен, что автор изображения фигуры Воронцов, а не сам Торбин? Там разве стоял чей-то автограф?
— Нет, конечно… — развел руками Сомов, но про себя подумал: «Всем известно, что Станислав скоро станет твоим зятем, вот и стараешься всячески отвести от него любые подозрения. Даже намеки на них. Хотя… в сущности ты прав, найденный рисунок — не намек, и тем более не улика…»
Хорошо просматривающееся редколесье постепенно сменилось сумрачной чащей. Они немного сбавили темп, так как полковнику следовало тщательно осматривать тропу. Вскоре они, так же, как и два офицера первой группы, прошли мимо большого корневища, а чуть позже заметили натянутую над травой зеленую леску и успешно миновали опасное устройство.
А еще через несколько минут Юрий Леонидович остановился, нащупал рукоятку АК-105 и прошептал:
— Ну, вот… Сдается мы достигли долгожданной разгадки…
3
С какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о столетний бук Воронцов, разобрать не успел. Голова его резко дернулась вперед; длинные музыкальные пальцы, только что державшие у рта тлевшую сигарету, разжались; рука, упав, безжизненно повисла. Из отверстия в шее побежала вниз под камуфляжку темная струйка крови. Сашка медленно оседал к земле с дымившимся окурком в тонких и бледных губах…
Вскорости после выстрела к огромному буку вернулся Станислав. Он мимолетно глянул на забрызганный кровью ствол дерева, нашел в нем пулевое отверстие, прищурился и, оценив примерное направление, откуда она была выпущена, еле заметно кивнул. Потом склонился над товарищем.
— Циркач, ты живой? Циркач!? — потрогал он его за плечо.
Не ответив, Александр уронил голову набок. Только теперь Торбин увидел рану на его шее. Он вынул из его губ дотлевавшую сигарету, сделал глубокую затяжку и пульнул окурок в кусты.
Каждый судорожный выдох Александра сопровождался жутким клокотанием — по-видимому, кровь через поврежденную трахею попадала в легкие. Пуля вошла рядом с кадыком, а вышла сзади, выдрав приличный кусок плоти, по пути задев к тому же и шейные позвонки. В устремленных к командиру глазах угадывались немое удивление и неимоверная боль.
Опустившись на землю, Гроссмейстер потрогал его руку — она была пока теплой, но, похоже, ничего не чувствовала и никак не реагировала на прикосновение. Пульс становился вялым и нестабильным, дыхание давалось с трудом. Все эти явственные признаки заставили Гроссмейстера побледнеть. Шансов у Воронца не оставалось — он медленно умирал…
Капитан продолжал смотреть на Сашку. Тело непоседливого друга, бывшее всегда необычайно подвижным — словно на шарнирах, теперь неестественно смиренно и обездвижено покоилось рядом, прислонившись к толстому стволу дерева, и только нервная судорога мелко подергивала край нижней губы… Стас провел ладонью по левому рукаву его камуфляжки — пальцы уперлись в накладной карман, где спецназовцы обычно носили индивидуальные перевязочные пакеты. Пальцы сами собой нащупали рядом с двумя бинтовыми валиками шприц. Нет, этот шприц был не из того набора, что хранился у каждого бойца в ранце. Некоторые офицеры «Шторма» перед спецоперациями запасались шприцами с ядом для себя — их применение гарантировало мгновенную смерть, когда не оставалось патронов или уверенности, что умрешь сразу от последнего выстрела. Никто не знал, пригодился ли яд кому-нибудь и когда-нибудь — об этом могли рассказать лишь те, кто не вернулся с заданий.
Он неспешно достал из кармана Циркача продолговатый пластиковый контейнер, и некоторое время наблюдал, как его прозрачная смертоносная начинка, колеблется в такт каждому удару сердца…
Внезапно он почувствовал на себе пристальный взгляд Александра. Во взгляде, кроме удивления и боли, читался вопрос: «Чего ж ты медлишь, дружище?..»
Хорошо зная своего товарища, Станислав отвернулся и, покусывая губы, представил, что бы тот сказал, имей сейчас возможность говорить…
«— Ты же догадываешься, как мне больно… — вдруг отчетливо прозвучал где-то в глубинах сознания его голос, — ты же знаешь, что это конец и по-другому не будет. Помоги мне! Не переживай и не вини себя… И я бы на твоем месте поступил так же. Не веришь? Легко… Честное слово — легко!»
Медленно повернув голову к другу, он снова посмотрел ему в глаза… «Смерть всегда остается смертью… — стучала в висках уже собственная мысль, — но одно дело умереть рядом с тем, кого знал, с кем все делил поровну… Или лежать в луже своей крови, ожидая, что вот-вот придут и добьют полузвери-полудикари…»
Более не раздумывая, Торбин снял со шприца герметичный колпачок, ввел иглу в предплечье Воронцова и надавил на поршень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93