не обнаружив поблизости своего борттехника, снова упал на жесткое ложе: – Куда же подевался Палыч? Мне казалось, в шлюпке он был еще жив…»Вскоре его начало знобить – поднялся сильный жар и сознание вновь, будто еще не сделав окончательного выбора между жизнью и смертью, то самую малость воспринимало действительность, то надолго покидало. Изредка появлялся один из «массажистов» и опять вливал в него очередную порцию снадобья.Лишь очнувшись к вечеру, основательно пропотевший Скопцов почувствовал долгожданное облегчение. «Уж не на борту ли я грузинского корабля? – мучился он предположениями, провожая взглядом чужого матроса. – Грузинского языка не знаю, но что-то похожее, резкое… Да и внешность весьма подходящая».Открылась овальная дверца и, оторвав его от размышлений, в крохотное помещение на кривеньких ножках ввалился вестовой, приносивший еду. Аккуратно поставив на маленький откидной столик тарелку и кружку, положив рядом алюминиевую кружку, молча исчез.«Ни здрасти, ни пока, и ни кусочка хлеба. Хоть бы намекнули ироды – кто вы и какое сегодня число».Местный камбуз деликатесами не баловал. Майор с устойчивым отвращением съел какие-то овощи под острым соусом и запил сие угощение несладким черным чаем.Покончив с трапезой, с трудом привстал, уселся на жесткой лежанке. Голова закружилась, появилась сильная одышка. Посидев пару минут без движения, Скопцов пришел в себя и решил выглянуть из небольшой каюты. Однако слабость моментально напомнила о себе – сделав шаг, едва не упал – пришлось опереться рукой о стену и повременить с путешествием до овальной дверцы. Спокойно сидевший у стены на корточках часовой, вдруг вскочил и, выхватив из, висевших на ремне ножен штык-нож, стал выкрикивать непонятные команды.– Ты поаккуратнее, могиканин, с ножами-то, – проворчал Максим, усаживаясь обратно на лежак.Охранник выглянул за дверь, кого-то позвал. В это момент летчик успел рассмотреть, открывшийся перед взором узенький, длинный коридор, сплошь забитый кабелями, экоектрошкафами, висевшими на стенах электрощитками и перегороженный овальными переборками. Прямо у дверцы по правому борту белела короткая надпись, выведенная незнакомыми закругленными буквами, а под ней проступал старый, закрашенный текст на русском языке. Его Скопцов прочесть не успел, но само наличие подобных надписей подтвердило предположение: судно когда-то ходило под флагом единой страны, а после распада империи осталось в собственности отделившегося государства. На молдаван или украинцев моряки совершенно не походили.Оставалась Грузия…А спустя короткое время лицо майора помрачнело от неожиданной пришедшей мысли: вероятно, именно этот грузинский сторожевик шел наперерез российскому танкеру и именно его экипаж обстрелял из пулеметов вертолет. А вторая догадка и вовсе заставила побледнеть. Если его доставят на территорию Грузии, то либо убьют, либо запрячут так, что он уже никогда не сможет вернуться на родину – громкий скандал по поводу сбитого в нейтральных водах российского вертолета, грузинским властям не нужен. А он – майор Скопцов, по сути, является единственным свидетелем данного преступления.Череда невеселых открытий заметно поубавила оптимизма и радости оттого, что остался жив. С корабля любой другой страны его могли незамедлительно передать первому же встречному российскому судну, не исключая и гражданское. В данном же случае, до возвращения старой посудины на базу спасенный авиатор на неопределенное время становился «добровольным» участником «круиза» или же попросту военнопленным. А дальше…Что ожидало дальше, летчик не мог даже представить.Прибежавший на крик часового офицер, импульсивной жестикуляцией объяснил: выходить за пределы отведенного пленнику помещения строжайше запрещено.– Бах-бах! – выкрикнул он, злорадно улыбаясь и показывая то на свою здоровенную кобуру с итальянской «береттой», то на грудь пилота, то в направлении коридора…– Доходчиво, – буркнул в ответ Макс и улегся на место.
Позже интерес моряков к «постояльцу» ослаб, и его почти не беспокоили. Изредка приходил какой-то полненький, круглолицый офицер – видимо, один из старших в команде и негромко разговаривал с часовым. Затем отрывисто и на ломаном русском задавал Скопцову вопросы о месте нахождения его аэродрома, о фамилии, звании, должности и… не дождавшись ответа, снова исчезал.На следующий день майор окончательно оклемался. Не было ни озноба, ни температуры – недуг отступил; судьба окончательно смилостивилась, и серьезных осложнений от переохлаждения не последовало.А еще через некоторое время надсадно работавшие дизели вдруг изменили тон, сбавили обороты; качка почти прекратилась. Вскоре за вертолетчиком пришли и, швырнув его помятую, но высушенную летную форму, жестами приказали одеваться. Облачившись в комбинезон, ботинки и куртку, он вышел в коридор и в окружении троих вооруженных автоматами провожатых поплелся по узким коридорам сторожевика. Помогая подняться по вертикальному трапу, охранники вытолкнули слегка прихрамывающего пассажира на палубу.«Наконец-то наплавались… Берег!» – вглядываясь в цепочки огней, вздохнул он солоноватую свежесть холодного ночного воздуха.Внезапно сбоку послышался шум, беспорядочный топот тяжелых ботинок. Максим обернулся – четверо матросов поднимали на палубу что-то тяжелое, похожее на длинный мешок. Вглядевшись внимательнее, пилот ощутил подступивший к горлу ком – длинным мешком было тело его бортача. Глова Палыча безжизненно качалась, глухо стукалась о металлические ступени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74