Ежедневно с четырех до восьми. От метро «Каховская» автобус тридцать минут…
– Автобус ни при чем. Мы же поедем на машине. Ждите меня ровно в пять.
В этот ноябрьский, нахмуренный, лепящий мокрым снегом денек в пять часов стало темнеть. Пока мы, глядя на черно-серый мир в полукружия сквозь беспрерывно работающие «дворники», пробирались через всю Москву, стемнело окончательно, так что, выехав на Каширское, не освещенное хотя бы редкими огоньками шоссе, пришлось включить фары.
Езда в темноте, особенно когда нетвердо знаешь дорогу, кажется протяженнее, дольше. Я уж начал сомневаться, не проскочил ли поворот на Горки Ленинские, и остановился около придорожного магазина расспросить продавщицу. Нет, оказывается, поворот на Горки мы не проскочили, до него очень близко, однако ни о каком Доме культуры, и ни о какой выставке в нем девушки-продавщицы не слышали. Я уже понял, что мы ищем выставку где-то не там, но надо было этот вариант, как говорится, пройти до конца.
Поворот на Горки Ленинские совершился. После оживленного, со встречными слепящими фарами шоссе мы оказались в полном мраке и одиночестве. Площадка перед воротами в усадьбу тоже была пуста, а ворота заперты. Мы постояли около этих ворот, вглядываясь в глубину черного мокрого парка, где, как ни было темно, все же прорисовывалось беловатое пятно самого здания, и, поняв окончательно, что никакого совхоза с его Домом культуры и с выставкой картин здесь нет, поехали обратно к Москве.
– Да что! Мало разве в Москве разных выставочных залов, где можно было бы устроить выставку художника? Зачем им понадобился подмосковный совхоз, который и найти-то вот никак не найдешь. Он, этот художник, живет, что ли, в этом совхозе?
– Во-первых, его уже нет в живых, – пояснила мне спутница.
– А что такое?
– Какая-то странная история. Подробнее нам, наверно, расскажут на выставке, если мы ее найдем. А жил он в Казани или под Казанью, что-то в этом роде.
– При чем же тут Ленинский совхоз?
– Этого я не знаю. Знаю только, что ежедневно с четырех до восьми. От метро «Каховская» на автобусе…
– Прямо детектив… И где этот совхоз? Пойду спрошу у милиционера, нет ли тут вблизи дороги какого-нибудь совхоза Ленинского. Бот, кстати, и пост ГАИ.
– Не Ленинский совхоз, – объяснил милиционер, – а совхоз имени Ленина. Это недалеко от окружной дороги. Если ехать от Москвы, то после окружной надо сразу направо. Но вы едете к Москве. Значит, вам придется сначала проехать мимо совхоза, доехать до моста, там развернуться и опять к окружной…
Казалось, что мы едем сквозь темноту и мокрый снег целый вечер, но времени на часах не было еще и половины седьмого, когда мы остановились наконец около плоского двухэтажного серо-стеклянно-бетонного здания, площадь перед которым была освещена.
В вестибюле у гардеробщицы спросили мы, сюда ли попали, здесь ли выставка картин Константина Васильева?
– Сюда, сюда, На втором зтаже.
В выставочном зале, достаточно просторном, чтобы развесить 24 картины, толпилось десятка три посетителей, точно так же приехавших из Москвы. Должен отметить сразу же, что глаза у меня разбежались. Я устремился было к одной картине, потом подскочил ко второй, но спутница и инициатор поездки тотчас ввела наш осмотр в русло:
– Давайте по порядку, по кругу.
Мы медленно обошли зал. Все-таки, наверное, первое импульсивное стремление мое бегать по залу было правильным. Все равно перед некоторыми картинами пришлось стоять дольше, а мимо некоторых проскальзывать. Вернее сказать, они проскальзывали мимо сознания, не врываясь в него, не возбуждая в нем вихря мыслей и чувств.
Да, зал был достаточно велик, чтобы в нем разместились 24 картины, но он был и достаточно мал, чтобы все в нем было слышно от угла до угла. Люди так возбужденно обсуждали увиденное и разговаривали, что вскоре без дополнительных расспросов можно было многое узнать об этом художнике.
Константин Васильев жил в Казани. Им написано 450 картин. При жизни у него была только одна выставка, там где-то, под Казанью (не в подобном ли совхозном Доме культуры?), и в день открытия своей первой выставки художник погиб. Со своим другом он ушел с выставки вечером домой. Нашли же их обоих на рельсах в стороне, противоположной дому, зарезанных поездом. Как и зачем они оказались там, не выяснено до сих пор. Было ему тогда 40 лет, а прошло с тех пор четыре года. Мать художника живет по-прежнему в Казани (или под Казанью?). у нее небольшая пенсия, из которой едва ли не половину приходится платить за двухкомнатную квартиру, которую ей предоставили. Наследие художника разбросано и раздергано. У кого-то имеется 30 его картин, у кого-то еще 20, но где, у кого, никто толком не знает. Так что, если бы кто-нибудь и захотел устроить выставку всех или, по крайней мере, большинства картин Константина Васильева, сделать это было бы не очень просто. Константин Васильев не успел стать членом Союза художников, поэтому наследие его бесхозно, и только несколько человек-энтузиастов (тут что-то вроде поклонения и культа), с их инициативой, энтузиазмом и – можно сказать – фанатизмом, всячески стараются пропагандировать живопись Васильева, спасая ее от полного небрежения и забвения. Эта выставка в подмосковном совхозе – тоже результат их инициативы и энергии. Но хранятся картины Васильева кое-как, без знания дела, перевозятся с места на место (хотя бы вот и на эту выставку) тоже кое-как, в случайном грузовике, без специальной упаковки, без предосторожностей, холсты портятся и скоро уже потребуют реставрации и спасенья в буквальном смысле этого слова.
Все это мы почерпнули (не в таком последовательном и кратком изложении, разумеется) из бурных разговоров и обсуждений посетителей выставки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66