ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но главное, напоят в понедельник изотопами, а потом считать. Что считать? Изотопы считать? Чепуха, да и только. А главное, ждать до понедельника. Нет, ждать до вторника. Считать начнут лишь во вторник. Нет, ждать до четверга. Ведь три дня надо считать. К врачу в 206 кабинет я попаду не раньше пятницы, а то и на следующей неделе. А в Карачарове бумаги разложены, книга раскрыта на недочитанной странице:
Я тебе чего-нибудь куплю
В магазине изотопов
На улице по выходе из ворот меня встретил все тот же ноябрьский, с ранним мокрым снегом под ногами, с сырым хмурым небом, с пронзающим ветерком промозглый день, но еще более противный, чем утром.
«…Ах, Борис Александрович! – говорил я тогда в машине в день знаменательного знакомства. – Еду с таким хирургом и – нечего вырезать! А ведь когда понадобится, до такого светила и не доберешься». Так и вышло. Профессор Петров лежит в земле, а я брожу, безымянный и рядовой, по чистилищу, по предварительным пока что кругам, и хорошо, если на этом все и кончится.
Вспомнив о Борисе Александровиче, я вспомнил о Татьяне Сергеевне и тотчас позвонил ей, не имея в виду конкретной пользы, а просто так, ради доброго и опытного совета.
– Владимир Алексеевич, дорогой! Как вы?
– Да ведь как? Говорил я тогда Борису Александровичу, когда ехал из Загорска…
– А что такое?
– Ничего очень страшного. Но все же – надо провериться. Возможна и операция.
– Подождите… Вы говорите, это на коже? Так ведь Агнесса Петровна заведует как раз таким отделением в Институте имени Герцена.
– Кто она, Агнесса Петровна?
– Профессор. Моя подруга. Борис Александрович не считал хирургию женской профессией и к женщинам-хирургам относился, ну, скажем так… снисходительно. Только для Агнессы Петровны он делал исключение и находил ее на своем месте. Это очень энергичная женщина. Иногда в шутку мы ее зовем Агрессор Петровна. Кстати, она ваша читательница. И буквально на днях спрашивала, нельзя ли достать вашу последнюю книгу. Хотите ее телефон? А я позвоню со своей стороны. Все будет сделано на самом высоком уровне. По высшему классу.
– Что это за институт и почему – Герцена?
– Герцен, между прочим, внук того, вашего Герцена. Основоположник русской онкологической школы. Институт онкологический, как сами понимаете. Расположен на Беговой.
– Но это же рядом с домом! Не надо ездить на исследования через всю Москву! И потом интересно, что Герцена.
– Почему?
– В Доме Герцена, в Литературном институте, началась фактически моя литературная жизнь. Мы, поэты, любим такую вот законченность в композиции, такую вот окольцованность.
– Ну, это вы бросьте! Звоните Агнессе, и все будет о'кей.
7
Сыплет небо порошею
На цветы, на зарю.
Помни только хорошее,
Я тебе говорю.
Сыплет небо порошею,
Все пути хороня.
Помни только хорошее
Про себя и меня.
Сыплет небо порошею,
Допиваем вино.
Помни только хорошее
Все равно, все равно.
Время мчится непрошенно,
Мы уходим, скорбя.
Помни только хорошее, –
Заклинаю тебя.
Помни только хорошее.
Скрежеща и круша,
Жизни мелкое крошево
Перемелет душа.
Нелегко и невесело,
Но, веленью верна,
Жизни вязкое месиво
Пересилит она.
И омоется молодо,
И останется в ней
Только чистое золото
Отсветившихся дней.
Сыплет небо порошею,
Затемняясь, рябя.
Помню только хорошее
Про себя и тебя.
Сыплет небо порошею,
Обнажается дно.
Помню только хорошее
Дорогое одно.
Сыплет небо порошею,
Не дотянешь руки.
Помню только хорошее
Я всему вопреки.
В снежной ветреной замяти
Темнота, темнота.
Остаешься ты в памяти
И светла и чиста.
Оглянусь на хорошую
На последнем краю –
Светишь в зарослях прошлого,
Словно Ева в раю!
8
Все по-другому оказалось для меня в Институте имени Герцена. И Агнесса Петровна с раскрытыми объятиями вместо не поднявшей на меня глаз заведующей поликлиникой, и моментальное, даже поспешное заполнение медицинских документов, и громкий энергичный голос Агнессы Петровны, лично осмотревшей мое больное место. Вот только последняя фраза Агнессы Петровны удивительно совпала по смыслу (даже и буквально) с пусть тихой и вялой фразой докторши из 206 кабинета.
– Я думаю, ничего очень страшного. Придется вам пройти изотопное исследование. После этого мы окончательно решим, что с ней делать. Сейчас я позвоню в нашу лабораторию.
Шел по двору и спрашивал: «Где у вас тут корпус под названием «башня»?» Миновал двухэтажное здание, из которого даже через стены пахло животными, живущими в тесноте. Виварий. Тут им (кроликам и мышам) прививают болезни, а потом облучают, пичкают химией. А потом в конце концов разрезают, разглядывают в микроскоп. Вонь из вивария – чтобы не забывал, по какому двору идешь и куда идешь.
Однако лаборатория на третьем этаже башни встретила меня не просто гостеприимно, а даже как-то далеко от больничного. Научный сотрудник Жанна Павловна первым делом заговорила о литературе, а не о болезни. Тут я заметил, что у работников лаборатории к белым халатам на груди прикреплены небольшие черные плоские аппаратики – информаторы радиации. А когда я восторженно отозвался о пышном «варварином цвете» и удивился, что он цветет раньше времени, а не в декабре, на великомученицу Варвару, и вообще подивился пышности цветов на окнах и стенах лаборатории, то Жанна Павловна пояснила:
– Да. У нас люди хиреют, а цветы жиреют. Повышенная радиация благотворно влияет на растения. Но, конечно, в таких незначительных дозах, как у нас.
Лаборантка Рита повела меня в подвальный бункер, где за тяжелой свинцовой дверью, на большом столе, стояла одна-единственная коническая чарочка из толстого зеленого стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Я тебе чего-нибудь куплю
В магазине изотопов
На улице по выходе из ворот меня встретил все тот же ноябрьский, с ранним мокрым снегом под ногами, с сырым хмурым небом, с пронзающим ветерком промозглый день, но еще более противный, чем утром.
«…Ах, Борис Александрович! – говорил я тогда в машине в день знаменательного знакомства. – Еду с таким хирургом и – нечего вырезать! А ведь когда понадобится, до такого светила и не доберешься». Так и вышло. Профессор Петров лежит в земле, а я брожу, безымянный и рядовой, по чистилищу, по предварительным пока что кругам, и хорошо, если на этом все и кончится.
Вспомнив о Борисе Александровиче, я вспомнил о Татьяне Сергеевне и тотчас позвонил ей, не имея в виду конкретной пользы, а просто так, ради доброго и опытного совета.
– Владимир Алексеевич, дорогой! Как вы?
– Да ведь как? Говорил я тогда Борису Александровичу, когда ехал из Загорска…
– А что такое?
– Ничего очень страшного. Но все же – надо провериться. Возможна и операция.
– Подождите… Вы говорите, это на коже? Так ведь Агнесса Петровна заведует как раз таким отделением в Институте имени Герцена.
– Кто она, Агнесса Петровна?
– Профессор. Моя подруга. Борис Александрович не считал хирургию женской профессией и к женщинам-хирургам относился, ну, скажем так… снисходительно. Только для Агнессы Петровны он делал исключение и находил ее на своем месте. Это очень энергичная женщина. Иногда в шутку мы ее зовем Агрессор Петровна. Кстати, она ваша читательница. И буквально на днях спрашивала, нельзя ли достать вашу последнюю книгу. Хотите ее телефон? А я позвоню со своей стороны. Все будет сделано на самом высоком уровне. По высшему классу.
– Что это за институт и почему – Герцена?
– Герцен, между прочим, внук того, вашего Герцена. Основоположник русской онкологической школы. Институт онкологический, как сами понимаете. Расположен на Беговой.
– Но это же рядом с домом! Не надо ездить на исследования через всю Москву! И потом интересно, что Герцена.
– Почему?
– В Доме Герцена, в Литературном институте, началась фактически моя литературная жизнь. Мы, поэты, любим такую вот законченность в композиции, такую вот окольцованность.
– Ну, это вы бросьте! Звоните Агнессе, и все будет о'кей.
7
Сыплет небо порошею
На цветы, на зарю.
Помни только хорошее,
Я тебе говорю.
Сыплет небо порошею,
Все пути хороня.
Помни только хорошее
Про себя и меня.
Сыплет небо порошею,
Допиваем вино.
Помни только хорошее
Все равно, все равно.
Время мчится непрошенно,
Мы уходим, скорбя.
Помни только хорошее, –
Заклинаю тебя.
Помни только хорошее.
Скрежеща и круша,
Жизни мелкое крошево
Перемелет душа.
Нелегко и невесело,
Но, веленью верна,
Жизни вязкое месиво
Пересилит она.
И омоется молодо,
И останется в ней
Только чистое золото
Отсветившихся дней.
Сыплет небо порошею,
Затемняясь, рябя.
Помню только хорошее
Про себя и тебя.
Сыплет небо порошею,
Обнажается дно.
Помню только хорошее
Дорогое одно.
Сыплет небо порошею,
Не дотянешь руки.
Помню только хорошее
Я всему вопреки.
В снежной ветреной замяти
Темнота, темнота.
Остаешься ты в памяти
И светла и чиста.
Оглянусь на хорошую
На последнем краю –
Светишь в зарослях прошлого,
Словно Ева в раю!
8
Все по-другому оказалось для меня в Институте имени Герцена. И Агнесса Петровна с раскрытыми объятиями вместо не поднявшей на меня глаз заведующей поликлиникой, и моментальное, даже поспешное заполнение медицинских документов, и громкий энергичный голос Агнессы Петровны, лично осмотревшей мое больное место. Вот только последняя фраза Агнессы Петровны удивительно совпала по смыслу (даже и буквально) с пусть тихой и вялой фразой докторши из 206 кабинета.
– Я думаю, ничего очень страшного. Придется вам пройти изотопное исследование. После этого мы окончательно решим, что с ней делать. Сейчас я позвоню в нашу лабораторию.
Шел по двору и спрашивал: «Где у вас тут корпус под названием «башня»?» Миновал двухэтажное здание, из которого даже через стены пахло животными, живущими в тесноте. Виварий. Тут им (кроликам и мышам) прививают болезни, а потом облучают, пичкают химией. А потом в конце концов разрезают, разглядывают в микроскоп. Вонь из вивария – чтобы не забывал, по какому двору идешь и куда идешь.
Однако лаборатория на третьем этаже башни встретила меня не просто гостеприимно, а даже как-то далеко от больничного. Научный сотрудник Жанна Павловна первым делом заговорила о литературе, а не о болезни. Тут я заметил, что у работников лаборатории к белым халатам на груди прикреплены небольшие черные плоские аппаратики – информаторы радиации. А когда я восторженно отозвался о пышном «варварином цвете» и удивился, что он цветет раньше времени, а не в декабре, на великомученицу Варвару, и вообще подивился пышности цветов на окнах и стенах лаборатории, то Жанна Павловна пояснила:
– Да. У нас люди хиреют, а цветы жиреют. Повышенная радиация благотворно влияет на растения. Но, конечно, в таких незначительных дозах, как у нас.
Лаборантка Рита повела меня в подвальный бункер, где за тяжелой свинцовой дверью, на большом столе, стояла одна-единственная коническая чарочка из толстого зеленого стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34